* * *

В XII в. обитатели царства Шан-Инь смогли как бы воочию убедиться в практической ценности своей веры. Когда правящая династия стала пренебрегать законами и обрядами, подданные быстро усвоили дурной пример, и в стране воцарились беспорядки и распри. Этим воспользовались вожди соседнего племени Чжоу и вторглись на территорию Шан. Все видели в этом возмездие за поруганные законы. О, горе великое царству Инь-Шан!

Безвременье шлет нам Верховный Владыка — Ты, Инь, небрежешь стариною великой: Хоть нет совершенных и старых людей, Законов живет еще древнее слово, Но ты не вникаешь в законы… [10]

Около 1120 года шанский ван потерпел поражение и покончил самоубийством. Воцарилась новая Чжоуская династия. Правители Чжоу рассматривали себя как мстителей Неба; они заявляли, что шанский царь «не уважал законов, навлека бедствия на народ, предаваясь пьянству и разврату, не поддерживал храмов своих предков и не приносил им жертвы. И поэтому Небо повелело уничтожить его».

При Чжоу вновь укрепились старые обычаи, возродился культ праотцев, едва не пришедший в упадок при последних Шан. Для поддержания порядка был увеличен штат чиновников и «министров», которые следили за исполнением обрядов, земледелием, общественными работами. Вожделенная стабилизация и равновесие были, казалось, вновь надолго достигнуты.

Но в VIII в., когда царство Чжоу разрослось благодаря завоеваниям, правителям становилось все труднее поддерживать порядок в обширной стране. Знать быстро богатела и отказывалась повиноваться, народ сопротивлялся введению налогов. В конце концов, после смут и мятежей царство Чжоу стало распадаться и превратилось в несколько княжеств, нередко враждовавших между собой.

Это было неспокойное время; старинные песни полны жалоб на неурядицы и междоусобицы. Соперничество феодальных князей, жестокость и произвол, рост преступности, грозные стихийные бедствия — таковы были черты эпохи. Законы древности снова оказались пустым звуком.В сердца многих людей начали закрадываться сомнения относительно их спасительности и ценности. Так, в «Великой оде о засухе» царь в горести вопрошает: Чем провинился наш народ? Послало Небо смуты нам и смерть. И год за годом снова голод шлет. Всем духом я моленья возносил, Жертв не жалея. Яшма и нефрит Истощены в казне. Иль голос мой Неслышен стал и Небом я забыт? [11] В этих вопросах слышится затаенное недоверие к культу и ритуалам, которые не принесли ожидаемого спасения. В песнях и одах все чаще повторяются упреки правителям и чиновникам, жалобы на человеческую несправедливость. Это уже нечто новое: берется под сомнение священный уклад нации, возникает скептическое отношение к совершенству мировой системы. А ведь вера в это совершенство — основа магизма.Но мы видим и нечто большее. Не только цари и церемонии теряют свой ореол, — колеблется доверие к самому Небу. Велик ты, Неба вышний свод! Но ты немилостив и шлешь И смерть и глад на наш народ. Везде в стране чинишь грабеж! Ты, Небо в высях, сеешь страх, В жестоком гневе мысли нет: Пусть те, кто злое совершил, За зло свое несут ответ. Но кто ни в чем не виноват За что они в пучине бед? [12] И этот вопрос китайского Иова не просто одиночный голос. «Небо оставило нас без опоры», «Небо лишь беды нам шлет с высоты», «Небо не обладает искренностью», «Нельзя уповать на волю Неба», «Вышнее Небо несправедливо» — так говорят скептики и редко какая литература древности сохранила столь много свидетельств религиозного отчаяния и маловерия [13].