ПРИЛОЖЕНИЯ

АВТОБИОГРАФИЯ. Сестра Иоанна (Рейтлингер)

Образ жизни родителей

По окончании университета папе (единственный сын генерала Рейтлингера[132]) предложили оставление при нем, что давало возможность научной деятельности, но он предпочел государственную службу. Его либеральные друзья слегка за это его «презирали»; впрочем — главный его друг — Куркотовский, как и Глейбер, муж Лидии Владимировны, родной сестры Ольги Владимировны (Оболенской), умерли очень рано. Образ его жизни слегка окрасился этим выбором.

Мать наша, хотя и дочь генерала Н. Гонецкого[133], брата Ивана Степановича, героя Плевны[134], (воспитанница Смольного института, поклонница Ушинского) не любила «светскость», воспитывала нас очень просто, будучи как бы прирожденным педагогом, и несла светские обязанности, необходимые в то время, скорее, как бремя.

«Лидия Николаевна — единственный педагог, которого я встречала в жизни», — говорила впоследствии Ася Оболенская (будущая мать Бландина).

«Мама, ты воспитывала нас внушением».

С раннего детства, при всей своей жертвенной любви к нам, — полное отсутствие баловства, и при этом — свобода (например — когда видела с моей стороны нерешительность, — не берет на себя решение, а предоставляет его мне и т. д.).Родились мы все на Знаменской улице, близ храма Знамения (ныне снесенного), около Николаевского (ныне — Московского) вокзала.Вскоре наш отец получил очень хорошую службу[135] в Государственных сберегательных кассах[136].Квартира казенная — десять комнат: три детских — из них одна — классная, кабинет папы, большая зала и большая спальня родителей, разделенная занавесом на будуар и собственно спальню.Но мама живет в маленькой комнатке, с выходом в коридор. Уже после смерти родителей мне рассказали: мама, боясь рака — от него умерли ее мать 37 лет отроду, оставив 12 человек детей, и одна из старших сестер — отказалась от супружеских отношений: «Мне надо сохранить свое здоровье и жизнь, чтобы воспитывать своих детей». Все родственники это знали. Папа: «Не в состоянии вести такую жизнь — не хочу путаться с проститутками, выбираю одну женщину» (нашу бывшую няню). От нее — 2 девочки, одна умерла почти сразу, другая — здравствует и поныне в Москве.Смерть Оли. Мамино «обращение». ВоспитаниеСтаршую сестру Олю — едва помню: она нам говорила: «Стыдно, не любишь маму, не моешь руки до локтя!»Ее отдали в гимназию 14-ти лет; тотчас же заразилась скарлатиной (в то время плохо ее лечили) и сгорела в две недели. Горе родителей было непомерно — самая старшая, самая талантливая и, кажется, самая любимая (особенно для папы).В то время — принято: после няни — у детей «бонны» (с «языком»; у нас — немецкий; мы им овладеваем само собой, в 6 лет говорим, как по-русски). Потом — более интеллигентные — гувернантки.Лидия Васильевна Набадьева (очевидно, не без еврейского происхождения), талантливый, властный педагог, подчиняет нас своему влиянию. Мы ее очень любили, но наказания ее нас угнетали (на спину пришивает плакат с написанием вины, в таком виде выводят иногда к гостям в залу и во двор, где мы играем с детьми).Маме эти меры не нравились, и ее власть над нами. Больше в нашем доме ее не помню.С детства мама, конечно, была воспитана в христианской (православной) вере, и даже взрослыми девушками они, по-видимому, были обязаны ходить с дедушкой в церковь. («Вот, мы ворчали, когда должны были идти с дедушкой в церковь, а теперь хочу — и не могу», — много позднее, когда папа из-за своих болезней или капризов ее не пускал, говорила мама). Очевидно, их не минул отход тогдашней молодежи от церкви (осталась так и бедная тетя Наташа!) Смерть Оли не могла не вернуть маму к церкви и, конечно, окрасила всю ее жизнь. Но тенью своего горя она наше детство не омрачала — мы росли в жизнерадостной атмосфере, и такой же была наша религиозность (хотя — помню ясно — мне не чужда была «память смертная» в довольно юном возрасте).Нас водили к первой исповеди и к заутрени — было прекрасно!Какая-то маленькая чудесная «домовая» церковь при музее Александра III (ныне — Русский музей); попадать в нее надо было по каким-то бесконечным, таинственным коридорам с чудесным запахом масляной краски.