Службы его можно вспоминать долго, — каждая была замечательна по–своему, это были целые часы напряженного ощущения жизни. Этой жизнью прихожане Брюсовского храма жили год за годом — вместе с Владыкой. Церковный год — как он любил повторять, — охватывает земную жизнь Пресвятой Богородицы: от Ее Рождества до Успения. Впрочем, эти крайние вехи на нашей памяти принадлежали Волоколамску. Московский церковный год Владыки начинался с престольного праздника — Воскресения словущего, когда пели «среди лета» стихиры Пасхи. Это был многолюдный праздник, но еще более многолюдные — Спиридон Тримифунтский <8> и «Взыскание погибших». Владыка, если был в силах, оставался до конца помазания на всенощной, а на литургии часа по полтора давал крест. Вспоминается одна из таких служб на «Взыскание погибших», когда народ толпой валил к кресту и все не иссякал, сильные теснили слабых; Владыка сошел с амвона и направился через храм с крестом, навстречу толпе, к тем, кто смиренно ждал позади всех. Толпы он, надо сказать, никогда не боялся, прекрасно умел ею владеть. Никаких защитных кордонов вокруг него не выстраивалось.

Рождественский сочельник… Праздник начинался с момента, когда все духовенство с Владыкой во главе выходило на середину храма и пело тропарь: «Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума…» Потом Крещение, белые облачения, как будто из снега и инея; водосвятие, взволнованная Владыкина интонация в молитве: «Велий еси, Господи и велия крепость Твоя…» Далее Сретение, «Взыскание погибших», прощеное воскресенье…

Строгие великопостные службы, канон Андрея Критского в сгущающемся весеннем сумраке. Владыка старался два раза прочитать его на Брюсовом, [3] и два — в монастыре. Плавная, протяжная литургия Преждеосвященных даров. Первую и последнюю Преждеосвященную за Пост он служил обязательно. Торжественно звучал возглас: «Свет Христов просвещает всех…» Великий пост занимал особое место во Владыкином богослужебном годичном круге. Он всегда отмечал его ежедневным служением — не только на Первую седмицу поста, но и на Страстную. Благовещение обычно служил в монастыре, у нас — редко. Зато «нашим» был Вход Господень в Иерусалим, — когда в ответ на радостный Владыкин приказ: «Поднимите ваши вербы!» — над головами поднимался лес жемчужных ветвей и зажженных огоньков. На Страстной седмице, с воскресной вечерней службы — утрени Великого понедельника, всегда бывал у нас на Брюсовом. В прежние годы эти службы начинались на полчаса позже (в половине седьмого вечера), так как Владыка считал их посещение не менее важным для прихожан, чем чтение канона на Первой <9> седмице, и хотел, чтобы на службу все успевали после работы. Прокимен «Разделиша ризы Моя себе…» — некогда бесподобно возглашал о. Иосиф (Дьяченко), тогда еще иеродиакон. На пение «Се жених грядет в полунощи, и блажен раб его же обрящет бдяща…» Владыка всегда сам кадил храм. Выходил строгий, с отрешенным лицом, в простом черном бархатном облачении, на груди — большая старинная панагия, белая перламутровая камея размером с блюдце. Потом читал Евангелие, обычно лицом к народу. Затем — «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь…»

Потом — Великий четверг, «Двенадцать Евангелий», тихие удары колокола при каждом чтении, и весь крестный путь Христа… Великая Пятница, солнце и теплый ветер на улице, охапки белых цветов у Плащаницы — «Тебе, одеющегося светом, яко ризою…»; голубеющие сумерки; «Не рыдай мене, Мати…» На Великую Субботу Владыка ехал в монастырь, вечером возвращался к нам. Пасха, Праздников Праздник, радостное напряжение ночной службы и блаженная расслабленность Светлой седмицы — на одной из служб Владыка обязательно устраивал обмен крашеными яйцами. Пасхальные крестные ходы, брызги воды в солнечном сиянии, торжествующее: «Христос воскресе!» Владыка в эти дни светился счастьем. «Нигде нет такого радостного празднования Пасхи, как в России» — любил повторять он. Потом Вознесение — «завершающий», как он говорил, главный праздник года, согласно оптинской традиции, день его архиерейской хиротонии (он всегда отмечал ее именно по празднику, а не по календарной дате). Душистый березовый лес в храме на Троицу, коленопреклоненные молитвы… Летом Владыка чаще служил в монастыре, но в конце июля — начале августа бывал целый ряд брюсовских служб: княгиня Ольга (Владыка всегда служил в этот день — это были именины его покойной матери, причастникам в этот праздник была привилегия — он всегда сам всех причащал), затем — князь Владимир, преподобный Серафим Саровский, Мария Магдалина, Иоанн Воин. Потом, после первого Спаса, «Изнесения древ», — Преображение, но это редко у нас, обычно в селе Спас под Волоколамском, <10> Успение в монастыре, и — новый круг церковного года. Это только отдельные наиболее заметные вехи, были, конечно, не только большие праздники — были и просто воскресные дни, и пение акафиста Божией Матери воскресными вечерами, и значимые будни.

Среди прочих служб своей красотой и торжественностью как–то особенно выделялся чин Воздвижения Креста. Приходилось слышать, что никто не совершает его так красиво, как Владыка. У него для этой и некоторых других служб было облачение, замечательное своей благородной сдержанностью, — темно–вишневого, почти черного, бархата, с тонкой золотой вышивкой. Чин Воздвижения, так, как его совершал Владыка, требовал большого напряжения сил. Держа крест на вытянутых руках, он очень медленно, плавно наклонялся до самой земли, а потом — поднимался, вознося крест на предельно доступную высоту. Но это была не столько красота пластики, сколько величие духовной сосредоточенности. Когда потом он осенял крестом храм, казалось, что в воздухе прибавляется озона. В последние годы все более становилось заметно, как тяжело ему дается это действо: пальцы, сжимавшие увенчанную белыми цветами подставку с укрепленным на ней крестом, слегка дрожали. «Кресту Твоему, поклоняемся, Владыко, и святое воскресение Твое славим…»

Небесным покровителем Владыки был святитель Питирим Тамбовский. Глядя на его икону, нельзя было не заметить внешнего сходства, — особенно если сравнить с нею фотографии Владыки в 50–летнем возрасте (святитель Питирим скончался именно в этом возрасте, и соответственно, в нем и изображался). Учитывая тамбовские корни Владыки, легко было заподозрить родство. И в самом деле, согласно семейному преданию, по материнской линии священнический род Владыки восходил к племянникам святителя, однако сам он никогда об этом не рассказывал. На свои именины он обычно в нашем храме не служил — скрывался от поздравлений в монастырь и появлялся только через день — на Иоанна Воина.

В разговоре о молитве Владыка не допускал никаких «запредельностей». Объясняя смысл церковной службы, обходился <11> без сложных уставных терминов, сводя весь комплекс чувств, переживаемых священнослужителем, к трем основным состояниям: благодарности, прошения, покаяния. О келейной молитве тоже всегда говорил очень просто, — как будто у него самого были те же трудности, что и у новичков.— Владыка, ну а как же все–таки читать правило?— Хорошо бы вслух…— Да я так и делаю!— Ну, вот видишь, какая ты молодец! А я вот не могу вслух, устаю быстро…— А что делать, если мысли убегают?— О. Александр Воскресенский говорил: читаешь, отвлекся, — начинай все сначала.