глубоко уважающей вас Л. Трушевой.

P. S. Мне 19 лет, я имею небольшие средства»[5]

Толстой предложил девушке сверять свою жизнь с тем христианским идеалом, о котором говорил в своей Нагорной проповеди Иисус Христос (главы V—VII Евангелия от Матфея):

«Не советую вам поступать на фельдшерские курсы. Не советую вообще искать средств делать добро. — Прежде всего на-

6//7

до искать средств перестать делать зло, кот[орым] полна наша жизнь. И нет лучшего средства делать самое плодотворное добро, как перестать делать зло. А то искание возможности делать большое добро, воображение о том, что мы готовимся к нему или делаем его, лишает нас ясности взгляда на зло нашей жизни. Для себя, по крайней мере, я делаю так, и с тех пор как делаю так, т. е. стараюсь уменьшать зло в моей жизни, жизнь моя полна, и меня не мучает сознание бесполезности ее. Человек доброе существо, и если только не делает дурное, он делает хорошее. Идеал христианский есть V, VI, VII гл. Матфея. Сличайте с ними свою жизнь, приближайте ее к этому идеалу и вам хватит работы на всю жизнь.

Л. Толстой»[6].Лидия попыталась продолжить переписку и 16 ноября 1890 года вновь написала письмо Толстому, оставшееся без ответа:«Вы пишете, что нужно искоренять зло прежде, чем стремиться делать добро. Труд есть добро. А чем же и искоренять зло, как не добром?Я думаю, если я буду трудиться для пользы ближних, то не буду ли я этим трудом искоренять зло как в самой себе, так и в других?»[7]Вероятно, под влиянием Толстого Лидия не стала поступать на фельдшерские курсы; над проблемой зла она размышляла всю жизнь («Как в сущности скучны и однообразны все выявления зла, — напишет Лидия Юдифовна спустя десятилетия в дневнике. — [...] Силы зла растут, а силы добра?» и т. д.), а Евангелие стало той нитью, которая помогала ей искать свой Путь и предназначение. Евгения вспоминала: «В доме у нас не было никакой религиозной атмосферы, все обряды совершались только потому, что “так принято”. Сестра с детства была очень религиозна, и ее вера сохранялась даже тогда, когда она начала принимать участие в революционной деятельности».Вслед за сестрой к Толстому обратилась и Евгения, но письмо это не показалось, по-видимому, столь важным, как письмо Лидии:«Мне 17 лет. Через два месяца хочу держать экзамены в университет. Теперь живу на средства мамы, значит, помочь голодающим не могу, но я тоже не могу сидеть сложа руки, зная, что там, может быть, люди умирают от голода, поэтому прошу,7//8очень прошу сказать, могу ли я хотя чем-нибудь, хотя немножко быть полезной Вам. Я буду делать все, решительно все... Простите. Мне стыдно писать это, так как я отлично понимаю, что не нужна, что буду лишней, что без денег теперь (только теперь) ничего нельзя сделать. Но все же помириться с тем, что я не нужна, что я бессильна, для меня немыслимо, ужасно. У меня есть надежда, и эта надежда заставила писать Вам.Вы напишете, (я уверена) потому что Вы, кажется, хороший!»На конверте письма Е. Ю. Трушевой Лев Николаевич написал: «не нужно отвечать»[8].В письмах сестер к Толстому упоминается о материальных затруднениях, возникших после смерти отца (ок. 1888—1889 года). Был продан собственный дом в Харькове на Михайловской площади. Однако Ирина Васильевна Трушева делала все, чтобы дети не чувствовали лишений. Ей удалось сохранить дачу Бабаки в Люботине Валковского уезда Харьковской губернии, которая была дорога не только ее дочерям, но в будущем стала родным домом и для Н. А. Бердяева.В 1891 году Лидия ездила в Швейцарию, где в пансионе под Лозанной изучала французский язык. Евгения в 1896 году сдала экзамен на звание домашней учительницы.