Для полного убеждения в Божественности христианской религии, нужно еще обратить внимание на лицо и дела Основателя и первых провозвестников ее. История Основателя христианской религии, то есть рождение в презренном Назарете от незнатной Девы и бедное воспитание Его, всякому из нас известна. Известно также, что в сем отношении Иисус был весьма мал и низок в глазах всех Его современников. Да и невозможно было судя по сему составить о Нем лучшее понятие. Но сей незнатный, бедный, неученый Иудей выдает себя за посланника Божия и, что еще более, за Сына Божия, пришедшего спасти мир. Как пришла Ему столь высокая мысль, дотоле неслыханная в мире? Могла ли она естественно родиться в Его уме? И этой-то всеобъемлющей мысли посвящена была вся Его жизнь; за эту мысль Он умер самым поносным образом. Что это показывает? Разве мало сего к тому, чтобы видеть в сем необыкновенном человеке высочайший ум и необыкновенно сильную волю? Вникнем в Его требование более. Он выдает себя за Спасителя мира, следовательно, в Его уме и сердце обдумана судьба всего рода человеческого. Мысль прекрасная! Всемирная история нигде не представляет ее нам. Она могла прийти философу, но у философов мы не находим ее. Платон и Аристотель писали о религии, но их требования касательно сего предмета были весьма тесны. Пифагор старался доставить счастье жителям Кротона и других, смежных с ним городов. Еще могла прийти царям, как и видим ее в Сезострисе; но как сей, так и другие подобные ему, цари заботятся о судьбе известного народа, а не всего человечества. Этой высокой мысли не находим ни у одного поэта, несмотря на то, что поэзия всегда смелее философии и политики. Что же сказать о Том Человеке, в уме Которого родилась столь благодетельная и единственная мысль? Что скажем о Нем, когда присовокупим к сему еще и то, что Он явился и жил в таком народе, который отличался невнимательностью к судьбе других народов, которого добродетели были большей частью национальны? Такой человек, как весьма редкое и единственное в истории рода человеческого явление, уже по этому одному заслуживает то, чтобы обратить на Него внимание особенное. Но может быть, сия высокая и благотворная мысль неудобоприложима к опыту; может быть сей необыкновенный Человек поступил так, как часто поступают люди, когда приходят им подобного рода мысли, то есть они отдают им уважение, любуются ими и потом оставляют их? Нет! в уме Основателя христианства, как только родилась сия мысль высокая, тотчас изобретены и средства, достаточные к приведению ее в исполнение; тотчас составлен, так сказать, план преобразовать человечество и создана Церковь, которая теперь обнимает большую часть рода человеческого и со временем будет вмещать в себе всех людей. Таким образом, преобразование Иисуса Христа по самой идее своей показывает в преобразователе чрезвычайную любовь и высочайшую степень самоотвержения. Но сказал ли нам Иисус Христос, каким образом Он Сам пришел к этой мысли Что Он пришел к ней не вдруг, а постепенно, - это необходимо по законам природы человеческой. Ибо Он родился младенцем и, следовательно, с неразвитым еще рассудком; развитие сие хотя и производилось скорее обыкновенного, но не могло не быть постепенным; благодать, действуя в Нем сверхъестественным образом, не нарушала, однако, законов естества. Но о тех минутах, в которые Он познал Себя посланником Божиим и Мессиею, ни Он Сам, ни апостолы Его не говорят ничего. Он только говорит нам, что Он совершенно был уверен в союзе Своем с Отцом Небесным; был уверен столько, сколько возможно для человека. Так выразился Он, беседуя с Никодимом: «аминь, аминь глаголю тебе, яко еже вемы, глаголем, и, еже видехом, свидетельствуем» (Ин. 3; 11). Такого рода выражение показывает знание вещей опытное. Ибо слова сии яснее могут быть так представлены: Я тебе говорю то, что видел, и чего был очевидным свидетелем. Или к Иудеям говорил: «вем, откуду приидох» (разумеется рождение, а не посольство), «и камо иду» (то есть в другой мир). Следовательно, Он должен был видеть Бога и вечность, когда говорит о них с таким полным и твердым убеждением. Примечательно, что ни один из посланников Божиих, например ветхозаветных, не выражался о своем союзе с Богом с такой уверенностью, как Иисус Христос. Как рано родилась в Нем мысль о Божественном посольстве? Эта мысль была у Него на двенадцатом году и была в силе: место, в коем повествуется об этом (Лк. 2; 41), весьма замечательно в психологическом отношении. Из него видим, что Иисус Христос двенадцатилетний Отрок, приводится во Иерусалим и, отставь от отца и от матери, решается остаться здесь. Поступок, судя по-человечески, весьма смелый. Он показывает, что Иисус Христос в сих летах начал уже действовать самостоятельно. Кроме того, оставшись в столице, Он не занимается детскими игрушками, как обыкновенные дети, но сидит в храме, и с иудейскими учителями беседует о законе. Кто после сего станет отвергать, что способности Его развивались хотя по-человечески, но с необыкновенной скоростью, и что в двенадцать лет ум Его довольно уже был раскрыт? Место, в котором говорит Иисус: «в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми» (Лк. 2; 49), толкуют двояким образом: «в тех» одни разумеют «в храме», а другие – «в занятиях», относящихся к религии. Как бы то ни было, в том и другом случае показывают, что понятие о Боге и законе уже было в Нем довольно твердо: ибо Он Иегову называет Отцем и притом Своим; также говорит: «достоит быти». Все это показывает, что Он уже имел самое раздельное понятие о должностях и отношениях Своих к Богу. Но как понятие сие образовалось в Нем и с какого времени - на это нет психологических замечаний. Могут быть в рассуждении сего только некоторые догадки. Мы знаем, что Иудеи учили своих детей только читать, и особенно закон Божий; поэтому первые понятия о законе могли развиться в Нем так же, как и у других детей, то есть учением, с тем только различием, что у Него развились скорее и яснее.

Когда Иисус проповедовал учение, то требовал ли веры без доказательств? Никогда. Он не обижался неверием, если оно не происходило от упорства. Он хотел, чтобы вера в Него утверждалась на твердых доказательствах. Это видно из поступка Его с Нафанаилом (Ин. 1; 47). Место сие не довольно определено герменевтически, но тон его показывает, что Иисус напомнил Нафанаилу о каком-то приключении, его касающемся, может быть, его совести, которое Иисус, может быть еще в младенчестве, видел каким-нибудь образом. Неизвестно, почему сие припоминание так сильно подействовало на Нафанаила; известно только, что он из сих малых посылок вывел огромное заключение: «Равви! Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев!» Иисус отвечал: о, если ты так скоро поверил, то то ли ты увидишь? Ты увидишь не так малые события, а узришь целое небо отверстым, и Ангелов, служащих Сыну Божию. Из такого ответа видно, что Иисус Христос не требовал безусловной веры; Он терпел неверие самых Своих учеников, которые до воскресения Его часто не соглашались с Ним. Таким образом, христианская религия, по духу Основателя ее, не только не требует легковерия, но требует еще строгого испытания и твердого убеждения, не как религия тьмы - религия магометанская, но как религия света. Если так, то весьма любопытно и поучительно знать, чем Иисус Христос доказывал Свое учение, Свою Божественность?

1) Указывал на дела. Под ними преимущественно должно разуметь Его чудотворения; но в некоторых местах Священного Писания они принимаются в более общем смысле: разумеется вся необыкновенная Его жизнь и деятельность (Ин. 10; 25 и далее). Против этого образовалось недавно мнение, будто Иисус Христос не употреблял в доказательство Своего посольства чудес, а хотел, чтобы судили о Нем по доброте Его учения. Это мнение основано на некоторых местах Священного Писания, где выражено неудовольствие Иисуса требованием чудес и прямой отказ тем, кои искали знамения. Но против сего надобно сказать то, что Спаситель был недоволен не требованием чудес, а излишней привязанностью иудеев к чудесам, тем, что они одними только чудесами хотели уверять себя. А что Иисус Христос почитал их нужными к подтверждению Своей религии, в том нет никакого сомнения; это подтверждается Его словами и делами.

2) Не употреблял ли Он в доказательство Своей религии пророчеств? Употреблял: во-первых, Свои пророчества, а, во-вторых, пророчества о Нем других. Что употреблял пророчества первого рода, то есть Свои, видно из следующего места: «отселе глаголю вам, прежде даже не будет, да, егда будет, веру имате, яко Аз есмь» (Ин. 13; 19). Очевидно, что Он здесь Сам о Себе предрекает. Пророчества других употреблял в Свою пользу весьма часто, ссылаясь на пророков вообще: «испытайте Писаний» (Ин. 5; 39), и в частности на Моисея: «аще бо бысте веровали Моисеови, веровали бысте (убо и) Мне» (Ин. 5; 46), на Давида: «како убо Давид духом Господа Его нарицает» (Мф. 22; 43) и других.

3) Доказывал преобразованиями: например указывал на Иону, на медного змия и прочее.

4) Указывал на доброту Своего учения, на то, что в нем нет никакой фальши: «Аз же зане истину глаголю», - говорил Он иудеям, - «не веруете Мне» (Ин. 8; 45).

5) На жизнь Свою как вообще, на характер Свой, так и в частности на некоторые свойства и добрые качества; вообще Он говорил о Себе: «Аз же не ищу славы Моея» (Ин. 8; 50); в частности, указывал на свое самоотвержение, презрение честей и удовольствий. «Лиси», - говорил Он, - «язвины имут, и птицы небесныя гнезда: Сын же Человеческий не имать где главы подклонити» (Мф. 8; 20). Это - самые сильные нравственные доказательства.

6) Указывал также на действия Своего учения. Так отвечал Он посланным от Иоанна: «возвестита Иоаннови, яже слышита и видита» (Мф. 11; 4). 7) Доказывал собственным опытом каждого: "начните поступать так, как Я учу, и вы увидите истину Моих слов". Это был у Него особенный способ убеждения. И неуспех Свой изъяснял из недостатка сего условия. Ибо споры Свои с иудеями большей частью оканчивал сим изречением: "слово Мое не вмещается в вас, ибо вы нравственно тесны, в сердце вашем нет места, к которому могло бы привиться Мое учение". 8) Употреблял в доказательство свидетельство Иоанна: вы посласте, -говорил Он Иудеям, - «ко Иоанну, и свидетелствова о истине» (Ин. 5; 33). Конечно, Христос не имел нужды в свидетельстве Иоанна. Он ссылался на него только потому, что его свидетельство было важно в глазах иудеев, которые имели Иоанна как пророка. 9) Не раз употреблял в доказательство обстоятельства и положения вещей. Так он фарисеям и саддукеям говорил: «лице убо небесе умеете разсуждати, знамений же временем не можете (искусити)» (Мф. 16; 3), то есть как бы так сказал: вы видите, когда будет пасмурно и когда будет светло, а того, что уже настало время Мессии, не видите; не видите, что открылся новый порядок вещей. Также при входе в Иерусалим со слезами взывал к нему: о, если бы ты познал день своего спасения; но ты не видишь настоящего твоего положения, потому остаешься в пагубном неверии (Лк. 12; 42). Мудрость Иисуса Христа так видна в Его учении, что доказывать ее есть то же, ежели бы кто захотел доказывать, что солнце светит. Ей он мог научиться ни от кого, как только от Бога. Ибо Он был низкого состояния, не учен и беден. Правда, Цельс, без всяких исторических справок, полагает, что Он мог научиться мудрости у египтян; но надобно заметить, что сия мудрость выше всякого мудрования египетского, и по истории не известно, чтобы Иисус когда-либо учился в Египте. Умел ли Христос писать? Умел. Это видно из того, что Он «долу преклонъся, перстом писаше на земли» (Ин. 8; 6), также из письма Его к Авгарю Едесскому. Но искусство писания не могло сообщить Ему такой мудрости: между этими двумя предметами находится неизмеримое пространство, и от первого весьма не скоро может быть переход к последнему. Опыты Своей мудрости Иисус Христос преимущественно показал в ответах Своих на возражения ученых Иудеев. Замечательно, что когда Он решал их, то народ большей частью был на Его стороне. Поскольку эти вопросы и ответы не совсем ясны, то пересмотрим их порознь. «Достойно ли есть даты кинсон кесаревы, или ни?» (Мф. 22; 17). Что тут за хитрость фарисеев, и что за мудрость Иисуса Христа? Они обратили против Него такую дилемму: если Иисус скажет, что не должно давать, то мы обвиним Его как возмутителя народного; если скажет, что должно давать, то обвиним Его как человека неприязненного, имеющего мало национального духа. Среднего между сими двумя крайностями ничего не могло быть. Иисус Христос отвечает им посредством пенязя (монеты). Что за сила этого ответа? Фарисеи думали, что Он впадет в одну из двух крайностей, между тем как Иисус Христос отклонил ту и другую. Это первый признак мудрости. Второй заключается в том, что Он заставляет так сказать монету, вещь бездушную, отвечать за Него тогда, когда собственный ответ мог бы подвергнуть Его опасности. Это показывает в Нем весьма мудрое соображение. Итак, вещь прикровенным образом отвечает фарисеям на их вопрос. Как же она отвечает? Мы знаем, что у Иудеев были и свои священные монеты, кроме римских, например «сикли» и подобные. Следовательно, Иудеи могли принести не кесареву монету, а свою; поэтому у Иисуса должны были быть ответы на все случаи. Поскольку же случайно была принесена монета кесарева, то Иисус приспособил ответ Свой к сей монете, и в сокращенном виде сказал фарисеям столько, сколько они не могли от Него требовать. Рассудок каждого выводит из сего ответа все, что нужно было знать, и если бы кого-либо из тех, кои слушали ответ, спросили: высказал ли Иисус мнение Свое о даянии подати кесарю, то он, не нарушив собственного достоинства, не мог бы не сказать, что Иисус при отдаче монеты высказал мнение умное и основательное. Итак, Иисус дозволил давать дань кесарю. Не противно ли это закону Моисееву? Известно, что Моисей заповедал давать только десятины Иегове. Вопрос сей важен, ибо из него мы узнаем, как Христос думал о политике. Правда, религия Его не зависит от политики, ибо есть явление чисто нравственное; но быть не может, чтобы Он, обращая внимание на все, не обратил его на политическое состояние евреев. Что же видно из сего поступка, в котором обнаруживается образ мыслей Его о политике Иудеев? Вот что: Он одобряет дань Римлянам; но не одобряет зависимости Иудеев от Римлян. Спрашивается: не противно ли это закону Моисееву? С этим вопросом соединяется еще и другой, не менее важный вопрос, которого весьма мало касаются. Вопрос это следующий: Иисус Христос, явившись в виде избавителя всего рода человеческого, и в частности народа Иудейского, мог ли сему последнему доставить и земное счастье, которого он ожидал от Мессии? Мог, и доставил бы, если бы только Иудеи Его приняли. Это видно из того, что говорил Иисус при входе в Иерусалим. Ему хотелось, чтобы Иудеи поняли Его в последний раз. И так как они поступали вопреки Его желаниям, то Он плакал и восклицал: «Иерусалиме! Иерусалиме!» (Мф. 23; 37). Следствием такой невнимательности Иудеев Он полагал бедствия Иерусалима временные, - разрушение его рукою врагов. Посему следствием расположенности Иудеев к Иисусу, если бы она была, были бы благовременное и цветущее состояние Иерусалима и самих евреев. Тогда бы всемирной истории надлежало исключить разрушение храма Иерусалимского и рассеяние Иудеев. Из сего видно, что Иисус Христос, доставляя вечное блаженство народу Иудейскому, доставил бы ему и временное, если бы они приняли Его, как должно. Так должно отвечать тем, кои утверждают, будто бы Иисус Христос не мог исполнить всего того, что о Нем предсказали пророки, и что надеялись получить от Него Иудеи. Обратимся к вопросу: как смотрел Иисус на зависимость Иудеев от Римлян? Он смотрел на зависимость Иудеев, как на временное зло, которое допущено только для предотвращения зла большего. А что, не допустив зла сего, надобно было допустить зло большее, в этом уверились потом Иудеи собственным опытом, когда они, не захотев терпеть Римской власти - зла меньшего, претерпели поражение Иерусалима - зло большее. Посему образ мыслей Иисуса Христа в рассуждении политики Иудеев был такой: зависимость Иудеев от Римлян противозаконна: Иудеи должны стараться прекратить сие бедствие; способы к прекращению оного состоят в обращении к Богу и в исправлении своего поведения; но доколе способы эти не произведут свое действие, дотоле лучше бы Иудеям терпеть меньшее зло. Вот как должно было судить о зависимости Иудеи от Рима, и благоразумнейшие из Иудеев были точно таковых мыслей. Мы видим, что Иудеи, в рассуждении сего предмета разделялись на три партии. 1) Одни полагали, что Иудеям нечего ожидать исполнения данных обетований; надобно отказаться от всего, что обещали пророки, и совершенно положиться на судьбу; это - партия иродиан, преданная Римлянам. 2) Другие, гордясь национальными отличиями, не хотели признавать над собою никакой власти, думали, что надобно идти против времени и обстоятельств; это были зилоты, подобные позднейшим якобинцам. 3) Третьи, весьма немногие, держались середины между этими крайностями. Мнение Иисуса Христа также стояло на середине. Разрешим еще вопрос «о блуднице», или лучше вникнем в его силу: «иже есть без греха в вас, прежде верзи камень на ню» (Ин. 8; 7). Прямой ответ в этом случае на вопрос мог бы быть такой: поступите с нею так, как повелел Моисей. Так надлежало бы отвечать Иисусу. Но Он не отвечает им так, без сомнения, для предосторожности от предстоящей Ему опасности. Какая же тут предстояла Ему опасность? В чем они хотели уловить Его? Недостаточность исторических свидетельств делает сие место отчасти затруднительным к изъяснению; ибо с первого взгляда не видно, в чем состояла хитрость совопросников иудейских. Впрочем, можно открывать ее таким образом: мы знаем, что Римляне имели обыкновение вводить в своих провинциях собственные законы; из этого часто происходило, что прежние законы побежденных ими народов сталкивались с новыми законами, которые они вводили. Без сомнения, такое же было и в данном случае столкновение законов иудейских с римскими. Это можно допустить тем с большей достоверностью, что в римских законах мы не находим ни одного, который повелевал бы побивать преступника камнями. Теперь очевидно, что отвечать на вопрос фарисеев словами Моисея было бы опасно, ибо представим, что спрашивающие были зилоты иудейские, так сказать, якобинцы, фанатики, которые все делали по закону Моисея, ссылаясь на Финееса: в таком случае они тотчас привели бы в исполнение повеление Моисея, подтвержденное Иисусом, тем более, что они во всем старались показывать опыты самоуправления. Что ж из сего вышло бы? Дошло бы дело к прокуратору, без согласия коего Иудеи не могли производить никакой казни, и он, по силе своих законов, должен был бы обвинить Иисуса. Еще можно утвердить ответ Иисуса Христа на том основании, что Он часто облегчал строгость Моисеевых законов, например в субботу делал то, что запрещал Моисей: ходил более надлежащего, и вообще, где Моисей был строг, там Иисус являл Себя кротким. Притом, можно сказать еще и то, что если бы Иисус Христос не одобрил закон Моисеев, то враги Его могли бы тотчас разнести по всей Иудее, что Иисус Назарянин весьма горд: будучи молодым еще, поставляет себя выше Моисея, ибо судит о нем и не одобряет его закона. Итак, соображая все сие, нельзя не находить великой мудрости в ответе Иисуса Христа. «Крещение Иоанново откуду бе; с небесе ли, или от человек!» (Мф. 21; 25). Место сие весьма важно. Это единственный случай в жизни Иисуса Христа. Он выдавал Себя за Мессию, за лицо Божественное, следовательно явление Его было чрезвычайное, такое, от которого зависела судьба всех: от первосвященника до мытаря. Судя по сему, надлежало ожидать, что правительство Иудейское обратит на Иисуса все внимание; расспросит Его и произнесет над Ним решительный свой суд. Но между тем Он три года ходил по Иудее, обратил на Себя внимание простого народа; привел в опасность самый синедрион Иудейский, и при всем этом старейшины иудейские не задают Ему вопроса о Его звании и назначении; не спрашивают, Он ли Мессия; только по временам являются посланные от саддукеев и фарисеев, которые частным образом предлагают этот вопрос, а синедрион молчит, тогда как ему должно было решить прежде всех сие дело, важное для всех и каждого. В последнюю пасху Христос воскрешает Лазаря; несмотря на это, синедрион все медлит; наконец Он совершает торжественное вшествие в Иерусалим, является во храме, изгоняет торжников: событие самое необыкновенное! Оно слегка только описано евангелистами, а надобно думать, что при сем последнем очищении храма Иерусалимского народ оказал великое послушание. Ибо, по всей вероятности, не Сам Иисус изгонял торжников: те, кои последовали за Ним, сделали это по Его мановению. Из сего видно, что здесь Иисус явил Себя уже в качестве Мессии. Поэтому раввины, не терпящие беспорядков в храме, не могли остаться равнодушными, тем более, что под их ведением производился беззаконный торг. Вследствие этого они относятся к синедриону, и синедрион, узнав на другой день, что Он еще во храме, отправляет к Нему депутацию. Эти депутаты являются в храм, при стечении многочисленного народа, собравшегося на праздник пасхи. Появление сей депутации, без сомнения, обратило на себя внимание народа и учеников Иисуса. Ибо те и другие хотели узнать, что думает о Нем синедрион, и что Он Сам скажет о Себе? Они думали, что теперь решительным образом подтвердится мнение учеников о Своем Учителе, которые собственным признанием предварили суд синедриона. Следовательно время сие для Христа было весьма важно. Надлежало представить Себя целой Иудейской нации; надлежало решить, примут ли Его за Мессию или нет? Как же спрашивали Его посланные от синедриона? Они не спрашивали Его так, как Иоанна: ты ли Мессия? А из этого видно, что посольство сие сделано только для вида. С Иоанном было у них лучше. Он не был для них опасен. Ибо Он жил в пустыне и весьма немногих имел последователей; посему они не благоволили к нему тайком. Но не так было с Иисусом. Они знали, что Он Мессия, и прямо говорить к Нему весьма было бы опасно для их видов. Впрочем, для народа и этот вопрос был весьма ясен: «коею властию сия твориши; и кто Ти даде власть сию?» (Мф. 21; 23). Вероятно, перед пришествием Мессии ученейшие евреи составили науку, как судить о Нем, и по каким признакам. Вопрос сей состоит из двух частей: в первой заключается следующая мысль: Божиею ли силою Ты творишь это? Во второй такой смысл: если по повелению Божию, то как получил сие повеление, прямо или нет, посредственно или непосредственно? Конечно, вопрос сей был частный: он касался только того, по какому праву Иисус Христос очистил храм? Но поскольку Он совершил сие в качестве Мессии, то в этом частном вопросе заключается и общий, то есть. Он ли Мессия? Иисус Христос не дает прямого ответа. Почему? Казалось бы, что в сии решительные минуты должно бы оставить все обоюдности, должно бы сказать прямо: "да" или "нет!" Между тем, Иисус как бы уклоняется от исследования столь важного дела. Вместо того, чтобы сказать: Я творю это по власти Божией, так, как и говорил это при допросе перед страданиями, Он отвечает непрямо. Отчего же сия косвенность? Отчего Он представляет столь важную истину только в полусвете? Положим, что Он отвечал бы прямо; в таком случае могли выйти некоторые несообразности, которые трудно было бы предотвратить. Известно, что »го происходило в понедельник. Если бы Он в то время признал и явил Себя Мессиею, то ряд событий до смерти Его был бы совершенно иной, и Ему надлежало бы действовать совершенно иначе. Но Он всячески избегал того, и до самой смерти явно не объявлял Себя Мессиею. Если при входе в Иерусалим Он не запрещал называть Себя этим именем, то сделал это потому только, что не видел никаких вредных для Себя последствий от сего. Здесь, напротив, стоило только решительно выдать Себя за Мессию, то народ, оказавший прежде совершенное послушание при очищении храма, вдруг произвел бы возмущение; а Иисус Христос хотел сделать Свое дело так, чтобы Римская власть нимало не вмешивалась в это. Кто знает, может быть народ, разъярившись на тех, кои спрашивали Иисуса, убил бы их? А это для Спасителя человеков было бы весьма несвойственно. Его мудрость требовала отвратить это, и нельзя надивиться, как Он избегнул всего этого. Положение Иисуса Христа было самое опасное: с одной стороны, Ему нужно было выдать Себя за Мессию; а с другой, нужно было предотвратить все вредные последствия, кои могли бы произойти от сего объявления. Посему Он так расположил Своими делами, что первые два года выдавал Себя за учителя, предоставив воле народа признавать Себя за Мессию. В третий год начал более являть Свою власть как Мессия, и наконец пред судиями открыл вполне тайну Своего посольства. Этот, вероятно, прежде начертанный Им план, был причиною, что Он отвечал фарисеям косвенно. Впрочем, в мнении народа ответ косвенный значил более, нежели прямой. В то время было признаком мудрости отвечать вопросом на вопрос. Поэтому народ мог даже ожидать от Иисуса такого ответа. Он мог думать так: если раввины наши могут отвечать на вопрос вопросом, то тем более это возможно для Мессии. Притом, таким косвенным ответом Иисус отдавал Свое дело на суд синедриона. Он как бы так сказал: "Ты спрашиваешь: кто Я? Я одно с Иоанном: как ты судил об Иоанне, так будешь судить и обо Мне; но об Иоанне пророке ты не мог судить: следовательно, тем более тебе невозможно судить обо Мне - Мессии. Посему Я тебе не отвечаю". Еще можно присовокупить и то, что Он, судя по их намерению, не признавал их за представителей иудейской нации. И действительно, законоположники и судии во Израиле были только до времен Мессии. Со времени появления Его законоположение должно было разрушиться; и Он один должен был стать выше представителей народных и самого народа. Посему-то Иисус как бы так сказал: "Я не знаю вас, Я хочу относиться только к народу"; однако же, как бы почувствовав, что сказал более, нежели сколько нужно, Иисус Христос решает потом что-нибудь ответить им. В дальнейшей беседе (Мф. 21; 28-45) объясняет ответ Свой притчами. В первой притче представляет двух сынов, из коих один изъявил отцу своему готовность идти в виноградник, и не пошел, а другой не изъявлял готовности, и пошел: явно, что под первым сыном разумеются раввины иудейские, а под вторым - народ простой, который предварил их суждение о Мессии своим, хотя не поставлял себе прежде в обязанность судить о Нем. В заключение Иисус Христос ссылается на Иоанна, давая через то знать, что дело Его с Иоанном есть одно и то же. Таким образом в сей притче есть ответ, только прикровенный. Во второй притче Он отвечает прямее. Здесь нисходит Он до побуждения и причин неверия; раскрывает сердце иудейских раввинов; показывает, что они не хотят признать Его Мессиею потому только, что им не хочется расстаться с виноградником; не хочется отдать своей власти Мессии. Вот тон притчи. В самом деле, какому-нибудь Каиафе трудно было лишиться всего того, что удовлетворяло его выгодам и страстям. Из всего этого видно, что это есть один из опытов необыкновенной мудрости Иисуса Христа. В ответах сих видна величайшая премудрость Иисуса Христа. «Приступиша к Нему (Иисусу) саддукеи, иже глаголют не быти воскресению, и вопросиша Его, глаголюще: Учителю, Моисей рече: аще кто умрет не имый чад, (да) поймет брат его жену его и воскресит семя брата своего: беша же в нас седмъ братия: и первый оженъсяумре: и не имый Семене, остави жену свою брату своему: такожде и вторый, и третий, даже до седмаго: последи же всех умре и жена: в воскресение убо, которого от седмих будет жена; еси бо имеша ю» (Мф. 22; 23-28). Вопрос саддукеев о воскресении мертвых хитрый и замысловатый. Надобно думать, что это был у саддукеев последний их отпор в то время, когда нападали на них фарисеи и заставляли их признать истину бессмертия. Фарисеи, без сомнения, отделывались в сем случае несообразностью учения саддукейского с учением Моисея. Но Иисус Христос не только опроверг самым основательным образом возражение саддукеев, но и положительно доказал истину бессмертия, ибо далее говорит: «несть Бог Бог мертвых, но (Бог) живых» (Мф. 22; 32). «Учителю, кая заповедь болши (есть) в законе?» (Мф. 22; 36). Чтобы видеть хитрость сего вопроса, надобно знать начало его. Вот откуда произошел он: фарисеи, дробя заповеди и прилагая к опыту, замечали, что они часто сталкиваются между собою, и одна другую уничтожают, и поэтому, стараясь определить, какая заповедь важнее другой, они не согласовались в своих мнениях: одни брали для этого одну какую-либо из нравственных заповедей; другие из внешних, например заповедь о субботе, о жертве и прочие. Следовательно, сей вопрос был изложен у них так: какая из заповедей такова, водясь коею можно бы поступать справедливо во всяком случае, которая бы была мерилом и вместе примирением сталкивающихся обязанностей? Иисус Христос почитает такой заповедью заповедь о любви. "Люби, - говорит Он, -и ты будешь поступать справедливо во всяком случае, сам того не замечая. Это духовное начало научит тебя, как поступать во всех стечениях обстоятельств". Ответ удивительно мудрый!