Стасик ненавидит Людвику. Ненавидит за то, что должен вставать, что сегодня понедельник, а на неделе нет праздника; за то, что учитель сегодня отдаст диктант, где Стасик сделал две грубые ошибки, о которых он знает; и наконец, за то, что сегодня первая география и его наверно вызовут, потому что остались только шестеро, кто отвечал по одному разу.

— Ну что, встает? — доносится из столовой мамин голос.

Стасик садится в кровати и начинает под одеялом лениво

одеваться.

— Ага, — говорит Людвика с торжествующей улыбкой.

— Если Людвика не уйдет, я не стану одеваться.

— Ой–ой–ой, какой скромненький, если бы кто знал!

«Чтоб ты сдохла», — думает Стасик в сердцах.Серое, тусклое, стылое утро понедельника.Серое, тусклое, постылое, как жизнь этой стократ миллионной толпы, которую она влачит в поисках пищи и одежды, по кругу, от воскресенья до воскресенья, по кругу, лениво и бессмысленно, по кругу, без ясной улыбки, без яркого стремления, без свободного вздоха впалой грудью, без этого лесного «ау» в зеленой пуще, подхватываемого громким эхом.Воскресенье принесло скуку и разочарование, за утром понедельника последуют шесть долгих мутных дней, прежде чем наступит новое воскресенье с его скукой и апатией. Эх, господа, господа — миллионы школьной детворы вы впрягли, заставили тянуть лямку, вот и тянут ее бедные ребятки всё по кругу, по кругу, от воскресенья до воскресенья, и тупеют после многих лет мук и молчаливого, бессильного протеста!Идет Стасик с ранцем на спине и с камнем забот на душе, стараясь делать большие шаги, чтобы каждый равнялся плитке тротуара, а по дороге ударяет рукой по жестяным вывескам лавчонок.— Здравствуй.Равнодушно подают друг другу руки.— Знаешь, я вчера был в цирке.Висьницкий всегда должен чем‑то похвастаться.— Велика важность! Наверно, на утреннике.И Стасик сворачивает, чтобы влезть в лужу.Задетый, Висьницкий умолкает.— А вот именно вечером. Да это все равно.— Все бы ты знал, да не все бы врал. В полдень дают для детей.— Вовсе нет, только можно взять с собой одного ребенка бесплатно, а все остальное такое же.— Но львов на дневном не показывают.— А вот и показывали.— И входил в клетку?— И входил.— Кем клянешься?— Клянусь отцом, — и смотрит Стасику прямо в глаза.— Ну и попался, ты был на утреннике.— Вовсе я не попался.— А откуда ты знаешь, что входил в клетку?— Знаю и знаю.Идут рядом, сердитые, молча.— Здравствуйте.Червиньского Стасик тоже не любит, зубрилка и глупый.— Знаете, я в этом диктанте не сделал ни одной ошибки.— А как написал «последнее»? — спрашивает Висьницкий.— Фу, тоже мне!Это как раз одна из двух грубых ошибок Стасика.Стасик отделяется от них, идет по краю канавы, по самому краешку, руки в стороны, удерживая равновесие. Поглядывает искоса на одноклассников и думает неприязненно:«Щенки».