Услышав об этом, народ не мог удержать свой гнев: он потребовал возвести немедленно костер, и тут же в театре все выданные иудеи были сожжены. Вслед за этим эллины набросились на остальную массу иудеев, предполагая, что чем скорее отомстят им, тем вернее они спасут свой родной город. Антиох еще больше разжигал их ярость и, чтобы [420] убедить всех в перемене своего образа мыслей и в своем презрении ко всему иудейскому, он вызвался совершить жертвоприношение по эллинскому обряду и предложил принудить остальных иудеев к принесению жертв, а отказавшихся от этого считать заговорщиками. Антиохийцы приступили к этому испытанию. Только немногие уступили, все же отказавшиеся были казнены. Тогда Антиох получил от римского военачальника отряд солдат и с их помощью жестоко притеснял своих сограждан, запрещая им также праздновать субботу и заставляя их в этот день совершать повседневные работы. С такой настойчивостью умел он преследовать свои принудительные меры, что не только в Антиохии, но и в других городах было приостановлено на некоторое время празднование субботы.

4. Вскоре после того как в Антиохии были возбуждены эти преследования против иудеев, последних постигло другое несчастье. Этот именно случай и подал мне повод к описанию предыдущего. Сгорели в Антиохии четырехугольный рынок, городское здание, архив и царский дворец; только с большими усилиями удалось остановить распространение огня на весь город. Антиох объявил виновниками пожара иудеев.

Только с трудом они были обузданы легатом Гнеем Коллегой, потребовавшим, чтобы ему было предоставлено право прежде всего сообщить о случившемся императору (Веспасиан хотя послал уже в Сирию в качестве правителя Цезенния Пета, но последний еще не прибыл). Тем временем Коллега тщательным следствием установил истинную причину происшествия; иудеи, на которых Антиох взвалил всю вину, оказались ни к чему не причастными: весь пожар был делом рук нескольких погрязших в долги негодяев, которые вообразили, что если они истребят здание совета и общественный архив, тогда к ним нельзя будет предъявить никаких требований. Но пока над иудеями тяготело обвинение, они находились в большом страхе. [421]

Глава четвертая

Встреча Веспасиана в Риме. — Германцы, отпавшие от римлян, снова покоряются. — Сарматы, напавшие на Мёзию, принуждены вернуться на родину.

1. Известие о задушевной встрече Веспасиана во всех городах Италии и в особенности о сердечном и блестящем приеме, оказанном ему в Риме, освободило Тита от забот о нем и наполнило его сердце радостью и успокоением. И действительно, когда Веспасиан был еще очень далеко, изо всей Италии радостно бились ему навстречу сердца жителей и, ожидая его, они из любви к нему уже предвкушали его прибытие. И это расположение к нему было свободно от всякого принуждения. Сенат, помня потрясения, проистекавшие от частой смены последних властителей, считал за счастье иметь императором человека почтенного возраста, окруженного ореолом военных подвигов, в котором можно было быть уверенным, что он будет пользоваться властью только для блага своих подданных. Народ, истерзанный междоусобными войнами, с нетерпением ждал его прибытия: он надеялся, что теперь, наверно, избавится от постигших его до сих пор бед, и был уверен, что при нем воцарится благодать и личная безопасность. Войско в особенности взирало на него с высоким доверием, ибо оно лучше всех могло оценить значение так счастливо оконченных им войн. Изведав бездарность и трусость других императоров, войско желало, наконец, смыть позор, так часто понесенный им раньше, и единственного человека, который может восстановить его честь и могущество, оно видело в Веспасиане. Высшие сановники города, видя восторженное настроение всех классов населения, не могли в ожидании Веспасиана оставаться на месте, а поспешили ему навстречу далеко за пределы Рима. Но и другим гражданам всякая отсрочка этой встречи была невыносима; им было приятнее и легче выехать навстречу, чем оставаться в городе. И устремились они в дорогу такими огромными массами, что в городе ощущалось тогда в первый раз приятное чувство малолюдья, ибо оставшихся было меньше, чем выехавших. Когда же, наконец, было оповещено о приближении императора, а предшествовавшая ему толпа прославляла его ласковое обращение со всеми, встречавшими его, тогда все остальное население вышло встречать его с женами и детьми, и на всем [422] пути, по которому он проезжал, они, вдохновленные его добродушным видом и кротким взором, издавали радостные клики, называя его благодетелем, спасителем и единственным, достойным править Римом. Весь город принял вид храма, наполненного венками и фимиамом. Только с трудом мог он протесниться сквозь окружавшие его толпы народа во дворец, где он прежде всего принес домашним богам[8] благодарственную жертву за свое благополучное прибытие. После этого народ предался пиршествам. Трибы (территориальные округа. — Ред.), колена и соседи, собравшись для пирования, при своих жертвоприношениях молили божество о сохранении римскому царству Веспасиана еще на долгие годы и об оставлении престола неоспоримым наследием[9] его сыновьям и их отдаленнейшим потомкам. Принявший тогда так радостно Веспасиана город Рим с тех пор вступил на путь полного благоденствия.2. До описанного периода времени, еще когда Веспасиан находился в Александрии, а Тит был занят осадой Иерусалима, восстала значительная часть германцев, к которым присоединились также соседние галлы; соединенные вместе, они возымели большую надежду свергнуть с себя совершенно римское иго. Германцами в их отпадении и объявлении войны руководил, во-первых, их национальный характер, в силу которого они, неспособные действовать разумно, при малейших только видах на успех, слепо бросаются в опасность; во-вторых, ненависть к притеснявшим властителям и сознание, что их народ никем еще, кроме римлян, не был покорен; главным же образом их ободрял на этот шаг удобный момент. Они видели, что римское государство вследствие быстрой смены императоров потрясено внутренней междоусобицей; они слышали, что все страны римского мира находятся в напряженно-выжидательном положении, и думали, что эти затруднения и несогласия римлян дают им в руки удобный случай. Эти высокомерные надежды были им внушены обоими их вождями — Классиком и Вителлием,[10] которые, очевидно, давно уже замышляли мятеж и только теперь, поощряемые обстоятельствами, открыто выступили со своими планами, опираясь на племена, и без того склонные к волнениям. Уже значительная часть германцев открыто объявила себя за восстание, а присоединение остальных можно было предвидеть, как Веспасиан, точно по высшему внушению, послал прежнему правителю Германии Петилию Цереалию письмо, в котором предоставил ему сан консула и приказал отправиться в качестве правителя в Британию. И вот по дороге к месту своего [423] нового назначения Цереалий получил известие об отложении и вооружении германцев. Тогда он немедленно напал на них, уничтожил в одном сражении значительную часть восставших и тем заставил их отказаться от своей безумной затеи и образумиться.[11]