Но ты гневаешься на брата своего напрасно. Ибо не напрасен ли гнев, когда один бывает причиною действия, а ты раздражаешься на другого? Не то же ли делаешь, что и псы, которые грызут камень, а не трогают бросившего камень? Жалок, кто служит орудием действия, но ненавистен, кто действует. Против него обрати свою раздражительность — против человекоубийцы, отца лжи, делателя греха; но будь сострадателен к брату, который, если пребудет во грехе, то вместе с диаволом предан будет вечному огню.

Как различны слова: раздражение и гнев, — так весьма различно между собою и означаемое ими. Ибо раздражение есть какое–то воспламенение и скорое испарение страсти, гнев — постоянная скорбь и продолжительное стремление воздать равным тому, кто обидел, так что душа, как бы жаждет мщения. Поэтому надобно знать, что люди погрешают в том и другом расположении духа, когда или неистово и безумно кидаются на огорчивших, или коварно и злонамеренно расставляют сети оскорбившим. Мы должны остерегаться того и другого.

Как же сделать, чтобы страсть не возбуждалась где не должно? Как сделать? Обучись предварительно смиренномудрию, которое Господь и словом заповедал, и делом показал. Заповедал словом, когда говорит: кто хощет в вас старей быти, да будет всех меньший (Мк. 9:35); показал делом, когда кротко и без гневного движения потерпел и того, который ударил. Творец и Владыка неба и земли, Которому поклоняется всякая тварь, и умная и чувственная, носяй всяческая глаголом силы Своея (Евр. 1:3), не низринул его живого во ад, не повелел земле разверзнуться под нечестивым, но увещевает и учит его: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле: аще ли д`обре, что Мя биеши? (Ин. 18:23). Если по заповеди Господней научишься быть всех меньшим, то можешь ли когда вознегодовать, как получивший незаслуженную обиду? Когда укорит тебя неразумный ребенок, — укоризны его подадут тебе повод к смеху. И когда говорит тебе бесчестные слова безумный, помешанный в уме, ты почитаешь его достойным более жалости, нежели ненависти. Поэтому, обыкновенно, возбуждают в нас скорбь не слова, но презрение к укорившему нас и представление каждого о себе самом. Потому, если уничтожишь в мысли своей то и другое, произносимое будет не более, как пустой шум звуков.

Итак, престани от гнева и остави ярость (Пс. 36:8), чтобы не узнать тебе на опыте гнева, открывающегося с небесе на всякое нечестие и неправду человеков (Рим. 1:18). Ибо, если в состоянии будешь целомудренным рассудком подсечь горький корень раздражительности, то сим уничтожишь много страстей в самом их начале. Коварство, подозрительность, недоверие, злонравие, злонамеренность, дерзость и весь рой подобных пороков суть отпрыски этого греха. Поэтому не допустим в себя столь великого зла — этого душевного недуга, помрачения рассудка, отчуждения от Бога, незнания родства, начала браней, полноты бедствий; этого лукавого демона, который зарождается в самых душах наших, подобно какому–то беспокойному обитателю занимает нашу внутренность и заграждает вход Святому Духу. Ибо где вражды, рвения… ярости, разжжения (Гал. 5:20), состязания, производящие в душах неумолкаемые мятежи, там не упокоивается Дух кротости. Но, покорившись увещанию блаженного Павла, возьмем от себя всяк… гнев, и ярость, и клич… со всякою злобою (Еф. 4:31), будем добры и милосердны друг к другу, ожидая блаженного упования, обещанного кротким (ибо блажени кротцыи: яко тии насл`едят землю; Мф. 5:5), о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во веки! Аминь.

Беседа 11. О зависти

Бог благ и подает блага достойным; диавол лукав и способствует в грехах всякого рода. И как за Благим следует беззавистность, так за диаволом всюду ходит зависть. Будем же, братия, остерегаться этой страсти — зависти, чтобы не стать нам сообщниками в делах сопротивника и впоследствии не подвергнуться одному с ним осуждению. Если разгордившийся в суд впадает диаволь (1 Тим. 3:6), то завистливому как избежать наказания, уготованного диаволу?

Другой страсти, более пагубной, чем зависть, и не зарождается в душах человеческих. Она менее вредит посторонним, но первое и ближайшее зло для того, кто имеет ее. Как ржавчина изъедает железо, так зависть — душу, в которой живет она. Лучше же сказать, как об ехиднах говорят, что они рождаются, прогрызая носившую их утробу, так и зависть обыкновенно пожирает душу, в которой зарождается.Зависть есть скорбь о благополучии ближнего. Поэтому у завистливого никогда нет недостатка в печалях и огорчениях. Урожай ли на поле у ближнего? дом ли изобилует всеми житейскими потребностями? или нет у него недостатка в радостях? — все это — пища болезни и приращение скорби для завистливого. Поэтому нимало не разнится он с человеком, который ничем не покрыт, и в которого все мечут стрелы. Крепок ли кто или здоров? — это поражает завистливого. Красив ли другой лицом это — новый удар завистнику. Такой–то превосходит многих душевными преимуществами, обращает на себя взоры и возбуждает соревнование своим благоразумием и силою слова; другой богат, славится щедростию подаяний и общительностию с нуждающимися и получает много похвал от облагодетельствованных. Все это — удары и раны, наносимые в самое сердце завистника.И тяжко в этой болезни то, что завистливый не может сказать об ней. Хотя потупляет он глаза, ходит унылый, смущенный, печальный и погибает от недуга; однако же, когда спросят о страдании, стыдится сделать гласным свое несчастие и сказать: «Я человек завистливый и злой; меня сокрушают совершенства друга; сетую о благодушии брата; не могу видеть чужих совершенств; напротив того, благоденствие ближнего считаю для себя несчастием». Так надлежало бы сказать ему, если бы захотел говорить правду. Но поелику не решается высказать сего, то в глубине удерживает болезнь, которая гложет и снедает его внутренности.Поэтому не принимает он врачующего болезнь, не может найти никакого врачевства, избавляющего от страданий, хотя Писания полны таких целительных средств. Напротив, он ждет одного утешения в бедствии — видеть падение кого–либо из возбуждающих его зависть. Один предел ненависти — увидеть, что внушавший зависть из счастливого стал несчастным, и возбуждавший соревнование сделался жалким. Тогда примиряется и делается другом, когда видит плачущим, встречает печальным. С веселящимся не веселится вместе, но с сетующим проливает слезы. И если оплакивает переворот жизни, по которому человек из такого счастия впал в такое несчастие, то не из человеколюбия, не из сострадательности хвалит прежнее его состояние, но чтобы более тягостным сделать для него бедствие. По смерти сына, хвалит его, превозносит тысячами похвал, что он был и прекрасен, и понятен к учению, и способен ко всему; а если бы младенец был жив, язык не вымолвил бы доброго о нем слова. Как скоро видит, что многие с ним вместе начинают хвалить, опять переменяется, опять начинает завидовать умершему. Дивится богатству по разорении. Телесную красоту или силу и здоровье хвалит и превозносит уже по наступлении болезней. И вообще, он враг того, что есть, и друг того, что погибло.Что же может быть пагубнее этой болезни? Это — порча жизни, поругание природы, вражда против того, что дано нам от Бога, противление Богу. Что виновника зла — демона — вооружило на брань против человека? Не зависть ли? В зависти явно изобличил себя богоборец, когда вознегодовал на Бога за щедрые дары Его человеку, но отмстил человеку, потому что не мог мстить Богу. То же делающим оказывается и Каин, первый ученик диавола, научившийся у него и зависти, и убийству — этим сродственным между собою беззакониям, которые сочетал и Павел, сказав: исполненных зависти, убийства (Рим. 1:29). Что же сделал Каин? Видел честь от Бога и воспламенился ревностию, истребил облеченного честию, чтобы оскорбить Почтившего. Не имея сил к богоборству, впал в братоубийство. Будем, братия, избегать сего недуга, который делается учителем богоборства, матерью человекоубийства, извращением природы, забвением родства, бедствием самым неописанным.О чем скорбишь ты, человек, не потерпев ничего худого? Для чего идешь войною против человека, который имеет у себя несколько благ и не сделал ущерба твоим благам? Если же ты и облагодетельствованный негодуешь, то не прямо ли собственной своей выгоде завидуешь? Таков был Саул, который избыток благодеяний обратил в повод к войне против Давида. Сперва, его стройною и божественною игрою на гуслях освободившись от неистовства, покушался пронзить благодетеля копьем. Потом, спасенный от врагов с целым воинством, избавленный от позора, каким угрожал Голиаф, как скоро ликовствующие девы в победных песнях стали приписывать Давиду в десять раз большее участие в приобретении победы: победи Давид со тмами, и Саул с тысящами своими (1 Цар. 18:7), за одно это выражение, за это на самой истине основанное свидетельство сначала хотел убить Давида собственноручно и погубить хитростию, потом, принудив его стать беглецом, и после этого не прекратил вражды, но в заключение всего выступил против него с тремя тысячами избранных воинов и искал по пустыням. А если бы спросить его о причине войны, то, конечно, указал бы на благодеяния Давидовы; потому что в самое время гонения, когда застигнут был сонный и уготованный на убиение врагу, но спасен праведником, удержавшимся наложить на него руки, не тронулся и этим благодеянием, но снова собирал войско, снова продолжал гонение, пока в другой раз не был захвачен Давидом в пещере, где добродетели его показал в большем свете, и лукавство свое сделал очевиднейшим.Зависть есть самый непреодолимый род вражды. Других недоброжелателей делают более кроткими благотворения. Завистливого же и злонравного еще более раздражает сделанное ему добро. Чем больше видит он себе благодеяний, тем сильнее негодует, печалится и огорчается. Он более оскорбляется силою благодетеля, нежели чувствует благодарность за соделанное для него. Какого зверя не превосходят и завистливые с жестокостию своих нравов? Не превышают ли свирепостию самого неукротимого из них? Псы, если их кормят, делаются кроткими; львы, когда за ними ходят, становятся ручными. Но завистливые еще более свирепеют, когда оказывают им услуги.