Метафизическая сущность

маски

Само название драмы, – «Маскарад» – есть точное определение сущности метафизической драмы, происходящей в душе падшего человека. Зрение такого человека повреждено и искривлено – он все видит в тусклом лунном свете (в отраженном свете), где правое и левое спутано, как в зеркале, а изображение перевернуто, как в линзе. Такой человек не может погрузиться в животворную глубину жизни, потому что от этой глубины его отделяет маска, которую он добровольно надевает на себя. Такой человек не знает жизни в ее сокровенной глубине, а знает только ее поверхность, – ее суррогаты, ее маски. Поэтому для него жизнь – это род театра, игра [123], в которой он хочет ухватить свой куш. Но эта мертвая маска жизни, жизнь-игра творится по строгим правилам – она допускает к своему игральному столу такие же мертвые маски, как и она сама – поэтому такая «жизнь» – есть постоянное ношение маски, бесконечный калейдоскоп масок – м а с к а р а д . Каждая жизненная ситуация требует своей маски – такая жизнь это мастерство масколудства (машкарования – ряжения и ношения масок). Но за бесконечной сменой масок человек не может увидеть себя истинного – на пути к истине стоит маска. Маска безжизненна, мертва, но, чтобы быть похожей на жизнь – она разукрашивает себя под жизнь, создает иллюзию жизни, изображает из себя жизнь, не являясь ей по существу – м а с к и руется под жизнь. Смотря на эту красивую картинку жизни, автопортрет собственной работы, человек бывает удовлетворен и успокоен: «Я хорош». А если что-то ему не нравится в его автопортрете-маске, то в ней очень легко сделать соответствующие исправления – достаточно только взять поярче краску и нанести ее на маску, или разбить надоевшую маску и заменить ее новой – жизнь ведь требует новизны впечатлений. Но эта красота и новизна обманчивы, ибо эта красота и новизна мертвенны. Она закрывает от человека его истинную красоту – хранящийся (то есть схороненный) под спудом этой маски образ Божий, семя истинной жизни, Божие слово о нем, – Премудрость Божию, воплощающуюся в человеке. Человек есть благословенный сосуд этой Премудрости, храм живущего в нем Духа; но маска не дает человеку познать себя в этом истинном предназначении – она, как могильный камень, придавливает и удушает семя жизни в человеке, не давая ему взойти в нем [124].

Человек так и остается бесплодной почвой, прахом, землей без семени и только. Все силы жизни и все время, отпущенное человеку, уходит на масколудство – мертвая маска поглощает, как вампир, все жизненные соки человека, хранящиеся в его семени жизни – семя теряет силу, необходимую для роста, и гибнет.

Маска – это искусственный, фиктивный внутренний мир; она есть лишь застывший слепок бытия, она не может развиваться и расти, как растет все живое – она мертва, поэтому она ограничивает истинную жизнь. Она есть человеческая ограниченность. Человек, носящий маску, не знает бесконечности жизни: он знает жизнь не целостно (в ее бесконечности), а ограниченно (в ее застывших фрагментах-масках). В этой искусственной ограниченности и самоизоляции от органической (развивающейся) жизни – в душе (а позже и в теле) возникают сначала застойные явления, а затем и энергетическое истощение (энтропия).

Внутренняя и социальная маска, по существу своему, являются психологическими стереотипами, которые с одной стороны, охраняют живой душевный процесс, а с другой, этот же самый процесс, если цикл созревания завершен и уже требуется начать иной цикл, удушают.

Отношение человека к другим людям, к миру (его внешняя жизнь) – всегда есть проекция во вне его внутренней жизни. Если человек внутри себя создает искусственный, фиктивный мир – то и вокруг себя он создаст точно такой же мир. Отсюда искусственный, неорганичный характер нашей цивилизации. Если человек внутри самого себя разделен на враждующие между собой части, если в результате этой вражды он убивает себя как личность, то эта вражда и истребление (убийство) непреложно будут перенесены и во вне.Маска красива, но коварна – вдвойне коварна, ибо за собой скрывает не только образ Божий, но прячет и тьму человека. Золото маски непроницаемо – блеск его слепит глаза, диавол, нарисовавший маску, льстит человеку, изображая его с нимбом, чтобы за непроницаемым золотом маски свить себе удобное гнездо – поселиться в человеке и украсть у него энергию семени, купить у него душу за безделушки, обольстить его призрачным светом и погубить. Больше всего на свете диавол боится того, что с него сорвут эту маску и обнаружат спрятанное им семя Божие, ибо тогда человек начнет выращивать это семя – и засветится не призрачным светом, а истинным. Диаволу невозможно будет оставаться в человеке, потому что свет этот нестерпим для него.И вот в драме Лермонтова мы видим этот нескончаемый хоровод масок. Внешне действие носит характер блестящего бала – это сплошной бал, но бал, которым правит сатана. Это веселая игра, пир жизни, но горький пир, пир во время духовной чумы, ибо на этом пиру человек съедает самого себя. В этом внешнем веселье чувствуется какой-то истерический надрыв, бессознательное предчувствие надвигающейся катастрофы, расплаты за паразитическую, беспечную жизнь. За внешней веселостью и блеском разукрашенных масок просматривается томление падшей души – метафизическая тоска ее по своему истинному образу.Придирчивый читатель, наверное, усмехнется и подумает: «Автор навязывает Лермонтову то, чего у него и в помине нет. Зачем же все обращать внутрь человека? У Пушкина все внутри происходит, у Лермонтова, так и у Гоголя можно все действие внутрь перевести – это натяжка». Чтобы у придирчивого читателя не было сомнений, скажу ему: «У Гоголя тоже все внутри происходит. Только, если Пушкин и Лермонтов это делали не вполне осознанно, то Гоголь прямо заявлял об этом. В ”Развязке Ревизора” он писал: “Всмотритесь-ка пристально в этот город, который был выведен в пьесе! Все до единого согласны, что этакого города нет во всей России: не слыхано, чтобы где были у нас чиновники все до единого такие уроды: хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного. Словом, такого города нет. Не так ли? Ну а что если это наш же душевный город и сидит он у всякого из нас?.. На место пустых разглагольствований о себе и похвальбы собой да побывать теперь же в безобразном душевном нашем городе, который в несколько раз хуже всякого другого города, – в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя казну собственной души нашей”! [125] Что так волнует нас в Достоевском, почему так поражает и уязвляет душу? – там узнаем мы свои персонифицированные страсти, изуродованный мир своей души. Так что это общее свойство великих писателей».Метафизическая сущность