Старец говорил: «Если больной оказывает послушание врачу, то он выздоровеет. Если ктото не очень умен и оказывает послушание, то он станет философом. Однако если у человека семь пядей во лбу, но послушания он не оказывает, то он себя погубит». Старец считал, что хуже всего, когда человек не слушает советы старцев и делает то, что говорит ему его помысел. Он говорил: «Если человек слушает свой помысел, то он наносит себе вред, он проиграл, он сам ищет своей погибели». Если ктото спрашивал Старца не ради того, чтобы получить от него пользу или оказать ему послушание, но ради того, чтобы "вырвать" у него благословение, поступить по своей воле, то Старец, прерывая бесплодную беседу, говорил: «Положи поклон своему помыслу и делай что хочешь». В таких случаях сам он от ответственности освобождался. Поэтому он подчеркивал: «Старцы дадут ответ Богу в соответствии с послушанием, которое оказывают им послушники».

Старец советовал: «Послушники должны оказывать послушание своему старцу. Если старец строг и несправедлив к ним, то они примут и обильную Благодать. Им не надо осуждать Старца. Если им трудно, пусть открывают ему свой помысел, а после этого делают то, что он им скажет. Послушник должен быть само рвение, само самоотречение, а старец лишь должен его немного притормаживать. Старцу нужно с рассуждением обрезать его лишние боковые ветви, но не верхушку [уродуя и делая его ни на что не годным]. Сперва сам старец должен пройти через послушание, ему не следует ставить на послушнике эксперименты. Старцы, которые требуют слепого послушания, должны отличаться очень хорошим зрением».

Советы Старца Паисия практичны, действенны. Они несут в себе внутреннее извещение, потому что то, о чем он говорил, он сначала применил на деле сам. Как«сотворивый и научивый» послушанию, он сначала явил себя благодатным послушником, а затем рассудительным Старцем. «Мой сладкий Паисий», – так называл отца Паисия за его послушание Старец, батюшка Тихон.

Блаженное и богатое смирение

Соль добавляется в любую пищу и делает ее вкуснее. Подобно этому, во всей жизни Старца Паисия, во всех ее проявлениях, в его словах, книгах и письмах, в его отношениях с людьми мы встречаем смиренномудрие. Его душа, как в одежду, облеклась во смирение, в это «одеяние Божества»147.

Чудеса и благодеяния Божии не приносили Старцу помыслов гордости, напротив, – они становились для него поводом ко смирению и большему подвигу. Это – отличительная черта смирения Старца. Его смирение было благородным, оно было тем «блаженным и богатым смирением», о котором пишет Святой Иоанн Лествичник148. Старец видел себя стоящим ниже всей твари, даже более худшим, чем животные. В одном из писем от 25 декабря 1965 года он пишет: «Мы уподобляем себя животным и этим уподоблением осуждаем даже их, несчастных. Но ведь мы не подобны им, а хуже, чем они. Однажды, размышляя о том, кому мне себя уподобить, я, в конечном итоге, не нашел ничего лучше навозного жука. Однако, поразмыслив хорошенько, я понял, что несправедлив даже к этому бедолаге. Ведь и он выполняет свое предназначение: отделяет кусочки навоза, делает из них шарики и убирает нечистоты. Тогда как я – человек разумный, творение Божие, созданное по Его образу и подобию, своим грехом собираю навоз в Храме Божием – в себе самом. И беда в том, что я не терплю, если меня называют не только навозным жуком, но даже и какимнибудь осликом, многие и утомительные труды которого на благо человека, по крайней мере, знают все. Это животное тоже проявляет великое терпение и в конце своей жизни уходит в небытие». Старец глубоко переживал Таинство Смирения. Его ум порождал смиренные понятия и слова. Он называл себя «недоразвитым», – «сопливым», «деревенщиной», «негодным», «чучелом гороховым», «невеждой», «глупцом» и тому подобными словами. Своим смирением Старец хранил себя в безопасности. Он знал, что«в гордыни погибель и развращение много»149, тогда как смирение – это тот божественный магнит, который притягивает к человеку все дарования и благословения Божии. Поэтому Старец возлюбил смирение от сердца. Смирение нравилось ему даже как слово, и он любил использовать его в обыденных выражениях, например: «сделайка свет немножко посмиренней», «смиренная скамеечка», «это дерево надо бы сделать маленько посмиренней» (то есть обрезать ему ветви) и т. п. Если Старец ошибался в своих суждениях, то ему доставало смирения, чтобы в этом признаться. Если он когото осуждал, то просил прощения. Он знал свою меру. Он не обманывал себя, полагая, что может ответить на любой вопрос. Если люди спрашивали его о специальных вопросах, например о церковных, канонических или научных, то он отсылал их за советом к компетентным лицам. Подобно тому как пчела избегает дыма, Старец уклонялся и избегал оказываемой ему чести, знаков отличия, чинов и выпячиваний. Его смиренномудрие было глубоким и истинным, как это видно из его непритворных, естественных слов и поступков. Когда он был солдатом и его наградили орденом Мужества, то вместо него вышел из строя и получил награду его сослуживец. «Ну и правильно сделал, – сказал ему Старец, – зачем он мне, этот орден?»