Ум. Неутешительным будет мой ответ. И я вместе с тобою, душа, поражен грехом. То, о чем ты говори­ла, мне вполне известно. Как я помогу тебе, когда мне самому нанесены убийственные удары, когда я лишен силы действовать самовластно? В непрерывной деятельности моей, дарованной мне Творцом и составляющей мое свойство (Каллиста Катафигиота, гл. 3. Добротолюбие, ч. 4), я непрерывно подчиняюсь постороннему влиянию. Влияние это — влияние греха, ко­торым я поврежден и расстроен. Это влияние непрес­танно отвлекает меня от Бога, от вечности, влечет в обольщение суетным и преходящим миром, в обольще­ние собою, в обольщение тобою, душа, в обольщение грехом, в обольщение ангелами падшими. Мой суще­ственный недостаток заключается в непрестанно наси­лующем меня развлечении. Пораженный развлечени­ем, я парю, скитаюсь по вселенной без нужды и без пользы, подобно прочим духам отверженным. Я желал бы остановиться — и не могу: развлечение расхищает, уносит меня. Расхищаемый развлечением, я не могу взглянуть, как должно, ни на тебя, душа, ни на самого себя. От развлечения я не могу внимать, как должно, Слову Божию: по наружности представляюсь вниматель­ным, но в то время, как усиливаюсь внимать, невольно уклонясь во все страны, уношусь очень далеко, к предме­там вполне посторонним, которых рассматривание не только не нужно для меня, но и чрезвычайно вредно. От убийственного развлечения не могу принести Богу силь­ной, действительной молитвы и запечатлеться страхом Божиим, которым уничтожилась бы моя рассеянность и помыслы мои соделались бы послушными мне, которым сообщились бы тебе, душа, сердечное сокрушение и уми­ление. От моего развлечения ты пребываешь в ожесто­чении; при твоем ожесточении и нечувствии я развле­каюсь еще более. Развлечение — причина моей слабос­ти в борьбе с греховными помыслами. От развлечения я ощущаю омрачение и тяжесть: когда предстанет по­мысл греховный, я не вдруг и не скоро узнаю его, если он прикрыт оправданием. Если же он и явен, то я, воо­ружаясь против него, не обнаруживаю к нему решитель­ной и непримиримой ненависти, вступаю в беседу с своим убийцею, услаждаюсь смертоносным ядом, кото­рый он лукаво влагает в меня. Редко бываю я победите­лем, часто побежденным. По причине развлечения мо­его объемлет меня забывчивость: я забываю Бога, я за­бываю вечность, я забываю превратность и обманчивость мира, влекусь к нему, увлекаю, душа, тебя с собою. Я забываю грехи мои. Я забываю падение мое, я забы­ваю бедственное положение мое: в омрачении и самообольщении моем начинаю находить в себе и в тебе до­стоинства. Я начинаю искать, требовать признания этих достоинств от лживого мира, готового на минуту согласиться, чтоб после злее насмеяться. Достоинств нет в нас: достоинство человека всецело осквернено падением, и он справедливо будет думать о себе, если, как советует некоторый великий подвижник, сочтет себя мерзостью [28] . Как не мерзость немощное, малей­шее существо, призванное Всесильным Творцом всего видимого и невидимого в бытие из ничтожества и воо­ружившееся против Творца своего? Как не мерзость су­щество, не имеющее ничего собственного, получившее все от Бога и восставшее против Бога? Как не мерзость существо, не устыдившееся рая, позволившее себе сре­ди райского блаженства охотно выслушать страшную клевету и хулу на Бога, доказавшее немедленное соизволение на клевету и хулу деятельным попранием запове­ди Божией! Как не мерзость ум —

Но мы не только повреждены грехом, мы рассечены им как бы на два отдельные существа, дей­ствующие почти всегда противоположно одно другому. Мы разъединены, противопоставлены друг другу, мы от­делены от Бога! Живущим в нас грехом мы противопо­ставлены Самому Всесвятому и Всесовершенному Богу!

Душа. Прискорбен твой ответ, но он справедлив. То служит некоторым утешением, что наше бедственное состояние находится в взаимном соотношении и мы мо­жем разделять нашу скорбь, можем помогать друг другу. Дай же совет, как выйти нам из общего нашего расстрой­ства? Я заметила, что всегда мои чувствования соответ­ствуют твои помышлениям. Сердце не может долго бо­роться с мыслью: оно всегда покоряется ей, а когда и противится, то противится только на краткое время. Ум мой! Будь путеводителем к общему нашему спасению.

Ум. Я согласен с тем, что сердце недолго противит­ся мысли. Но оно, оказав покорность на минуту, снова восстает против самой правильной, против самой богоугодной мысли, восстает с такою силою и ожесточени­ем, что почти всегда низлагает и увлекает меня. Низло­жив меня, оно начинает плодить во мне самые неле­пые помышления, служащие выражением и обнаруже­нием сокровенных страстей. Что сказать мне и о мыслях моих? По причине расстройства и повреждения моего грехом, мои мысли чрезвычайно непостоянны. С утра, например, родились во мне известные мысли о нашем духовном жительстве, о невидимом многотруд­ном подвиге, о земной нашей обстановке, отношениях, обстоятельствах, о нашей участи в вечности; эти мысли казались основательными. Вдруг к полудню, или рань­ше, они исчезают сами собою от какой-либо неожидан­ной встречи, заменяются другими, которые, в свою оче­редь, признаются достойными внимания. К вечеру яв­ляются новые помышления с новыми оправданиями.

Ночью мятусь иными помыслами, которые в течение дня скрывались где-то, как бы в засаде, чтоб внезапно предстать мне во время безмолвия ночного, возмутить меня обворожительною и убийственною живописью греха.

Тщетно это знание! Тщетен этот верный признак, с решительнос­тью отделяющий в мире духов добро от зла! По непос­тижимому, живущему во мне недугу, постигаемому толь­ко опытом, я не могу оторваться от помышлений убий­ственных, порождаемых во мне грехом. Не могу их ни подавить, ни исторгнуть, когда они начнут кипеть во мне, как черви; не могу ни отгнать их, ни оттолкнуть от себя, когда они нападут на меня извне, как разбойники, как лютые, кровожадные звери. Они держат меня в пле­ну, в тяжкой работе, томят, мучат, ежечасно готовы рас­терзать, поразить вечною смертью. Производимое ими мучение я невольно сообщаю тебе, душа, — сообщаю его самому телу нашему, которое от того болезненно и немощно, что изъязвлено бесчисленными язвами, прон­зено и стрелами и мечами греховными. Отравленная ядом вечной смерти, ты, душа, скорбишь невыносимо, — ищешь отрады, нигде не находишь ее. Напрасно ты дума­ешь найти эту отраду во мне: я убит вместе с тобою; вме­сте с тобою я погребен в тесном и мрачном гробе неви­дения и неведения Бога. Отношение наше к живому Богу, как бы к несуществующему и мертвому, есть вер­ное свидетельство нашего собственного умерщвления.

Душа. Руководитель мой! Око мое! Высшая духовная сила моя! Ум мой! Ты приводишь меня в безнадежие. Если ты, будучи светом моим, признаешь себя мраком: то чего ожидать мне от других сил моих, которые мне — общие с бессловесными животными? Чего ожидать мне от воли моей, или силы желания, от ревности или естественного гнева, которые тогда только могут действо­вать иначе, нежели действуют в скотах, зверях и демо­нах, когда они находятся под твоим водительством. Ты сказал мне, что, при всей немощи твоей, при всем ом­рачении твоем, при всей мертвости твоей, Слово Бо­жие еще действует на тебя и доставило тебе, по край­ней мере, признак различать добро от зла, в чем заклю­чается величайшая трудность. И я сделалась причастни­цею этого познания! Уже и я, когда начну ощущать сму­щение и расстройство, вместе с этим ощущаю непра­вильность моего состояния, ощущаю к такому состоя­нию и недоверчивость и ненависть, стараюсь свергнуть с себя состояние, мне неестественное и враждебное. Напротив того, когда ты остановишься, хотя на краткое время, как бы в родных объятиях, в помышлениях, по­черпнутых из Слова Божия — какое я чувствую утеше­ние! Какое начинается из глубины моей, из самых сер­дечных сокровищ, воссылаться славословие Богу! Ка­кое меня объемлет благоговение пред величием Бога, тогда открывающегося мне! Какою я кажусь сама себе ничтожною пылинкою посреди громадного и разнооб­разного мироздания! Какая благодатная тишина, как бы наносимая дыханием райского ветра, начинает веять во мне и прохлаждать меня, истомленную зноем и бездож­дием! Какая сладкая и целительная слеза, зародившись в сердце, восходит в главу и вытекает на разгоревшуюся ланиту из смиренного и кроткого ока, смотрящего на всех и все так мирно, так любовно! Тогда я чувствую ис­целение естества моего! Тогда уничтожается внутренняя борьба! Тогда силы мои, рассеченные и раздробленные грехом, соединяются воедино. Соделавшись едино с то­бою и с прочими моими силами, привлекши к этому единству самое тело, я чувствую милость Создателя к Его падшему созданию, познаю деятельно значение и силу Искупителя, исцеляющего меня Своею всесиль­ною и животворящею заповедью. Я исповедую Его! Я вижу действие покланяемого Всесвятаго Духа, от Отца исходящего и Сыном посылаемого! Я вижу дей­ствие Бога-Духа, вводимого Богом-Словом, являющего Божество Свое творческою Своею силою, при посред­стве которой сосуд сокрушенный является как бы ни­когда не подвергавшимся сокрушению, в первобытной целости и красоте. Ум мой! Обратись к Слову Божию, из которого мы уже заимствовали бесчисленные бла­га, но утратили нашим нерадением, нашею холоднос­тью к дарам Божиим. Бесценные, духовные дары мы променяли на обманчивый призрак даров, под видом которых грех и мир предлагали нам яд свой. Ум мой! Обратись к Слову Божию! Поищи там отрады для меня: в настоящие минуты скорбь моя невыносима, и я страшусь, чтоб мне не впасть в окончательную поги­бель — в отчаяние.

Ум. Слово Божие, душа, решает наше недоумение самым удовлетворительным определением. Но многие из человеков, услышав Слово Духа и истолковав его себе плотским своим разумением, сказали о животворящем Божием Слове: Жестоко есть Слово сие, и кто может его послушати? (Ин.6:60) Услышь, душа, сказанное Господом: Обре­тый душу свою, погубит ю: а иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю (Мф.10:39). Любяй душу свою, погубит ю: и ненави­дяй души своей в мире сем, в живот вечный сохранит ю (Ин.12:25).Душа. Я готова умереть, если повелевает Бог. Но как умереть мне, бессмертной? Не знаю того орудия, которое было бы способно лишить меня жизни. Ум. Не полагай, душа, что заповедь Христова пове­левает умереть тебе одной, что я изъят из приговора. Нет! Чашу смерти я должен разделить с тобою и пер­вый испить ее, как главный виновник нашего общего падения, отвержения, бедствия, временной и вечной смерти. Смерть и погубление, которых от нас требует Бог, состоят не в уничтожении существования нашего: они состоят в уничтожении самолюбия, соделавшегося как бы нашею жизнью. Самолюбие есть искаженная любовь падшего человека к самому себе. Самолюбие боготворит свой падший, лжеименный разум, — стара­ется во всем и постоянно удовлетворять своей падшей, ложно-направленной воле. Самолюбие выражается по отношению к ближним или посредством ненависти, или посредством человекоугодия, то есть угождения страстям человеческим, а к предметам мира, которыми он всегда злоупотребляет, посредством пристрастия. Как святая Любовь есть соуз совершенства (Кол.3:14) и составляет­ся из полноты всех добродетелей: так самолюбие есть та греховная страсть, которая составляется из полноты всех прочих разнообразных греховных страстей. Для уничтожения в нас самолюбия я должен отвергнуть все мои разумения, хотя бы я был очень богат разумения­ми, доставляемыми учением мира и по стихиям мира (Кол.2:8). Я должен погрузиться в нищету духа и, обнаженный этою нищетою, омовенный плачем, углажденный, смяг­ченный кротостью, чистотою и милостью, приять ра­зум, который благоволит начертать на мне десница мо­его Искупителя. Эта десница — Евангелие. А ты, душа, должна отречься своей воли, как бы это ни было тягос­тно для сердца, хотя бы чувствования и влечения твое­го сердца казались тебе и самыми праведными, и самы­ми изящными. Вместо своей воли ты должна исполнять волю Христа Бога и Спасителя нашего, как бы это ни было противным и жестоким для самолюбивого сердца. Вот — смерть, которой от нас требует Бог, чтоб мы добровольною смертью уничтожили смерть, живущую внас насильственно, и получили в дар воскресение и жизнь, источающиеся из Господа Иисуса.Душа. Решаюсь на самоотвержение: от одних слов, произнесенных тобою о самоотвержении, я уже начала чувствовать отраду и утешение. Оставим жизнь, рождающую безнадежие, и примем смерть — залог спасения. Веди меня, мой ум, вослед велений Божиих, а сам неук­лонно пребывай в том Слове, которое возвестило о себе: Иже пребудет во Мне, и Аз в нем, той сотворит плод мног: яко без Мене не может творити ничесоже (Ин.15:5). Аминь.ЗРЕНИЕ ГРЕХА СВОЕГОПридет то страшное время, настанет тот страшный час, в который все грехи мои предстанут обнаженными пред Богом — Судиею, пред Ангелами Его, пред всем человечеством. Предощущая состояние души моей в этот грозный час, исполняюсь ужаса. Под влиянием живого и сильного предощущения, с трепетом спешу погрузиться в рассматривание себя, спешу поверить в книге совести моей отмеченные согрешения мои де­лом, словом, помышлением.Давно нечитанные, застоявшиеся в шкафах книги пропитываются пылью, истачиваются молью. Взявший такую книгу встречает большое затруднение в чтении ее. Такова моя совесть. Давно не пересматриваемая, она с трудом могла быть открыта. Открыв ее, я не нахожу ожиданного удовлетворения. Только крупные грехи зна­чатся довольно ясно; мелкие письмена, которых множе­ство, почти изгладились, — и не разобрать теперь, что было изображено ими.