Они говорят нам добро; а мы говорим: это весьма тяжко, не можем вынести сего. На добрые дела, приближающие к Богу, мы, люди, слабы; слабы, немощны и ленивы мы на те дела, которыми спасаются души и к Богу возвышаются; а на худые дела мы крепки и не можем от них отстать, и не ленивы, и бодры; совершаем их по своему безумию, а добрые и полезные Божьи заповеди почитаем тяжелее всех земных дел. Но почему нам тяжкими кажутся заповеди Божьи? Скажите мне, братья и сестры и чадцы! Нет, в заповедях Божьих ничто не тяжко и не трудно. Все знаем, что мы крещены; но мы отрицались сатаны и всех дел его, а ныне опять погрузились в первые дела диавола, от которых отрицались; не хотим от них освободиться на старости и оставить их в злом сердце своем. Как же хотим получить милость от Бога, или избежать Его страшного суда, так поступая? Охраняя нас от мысленного волка, который есть диавол, иереи велят нам убегать на горы и если мы на те горы взбежим, то спасемся. А горы суть заповеди Христовы, святых Апостолов, Пророков и святых Отцов. Братья и сестры! Подвигнемся на добрые дела, а от злых дел отстанем и отбегнем, слушаясь духовного отца, храня заповеди Господни. Молитвами святой Богородицы и святого Иоанна Предтечи и святых Апостолов и всех святых, да умолен будет Господь наш, и помилует нас всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

(Древнерусское поучение, — "Православный Собеседник", 1858)

256. Жизнь святителя Григория Богослова, им самим рассказанная

Отец мой был прекрасный и весьма добрый старец, простой нравом, истинный патриарх, второй Авраам. Прежде жил он в заблуждении, а потом стал другом Христовым; потом сделался Пастырем. Матерь же моя, ни в чем не уступавшая такому супругу, происходя от благочестивых родителей, по телу только была женщина, а по нравам превышала мужчин. Желая видеть в доме своем рождение дитяти мужского пола, она открыла желание свое Богу, и предваряя дарование усердием, обещала Богу дар, который желала получить. А потому и дорогой обет не остался без исполнения. И родился у них я. От пелен воспитанный во всем прекрасном, тогда еще приобрел я какую-то старческую степенность. Я возрастал, а вместе преуспевал во мне и разум. С радостью читал я книги, в которых проповедуется о Боге, и имел обращение с мужами, которые совершенны по нравам. — Еще не опушились мои ланиты, но мной владела какая-то пламенная любовь к наукам. Оставил я Александрию, где пожал уже несколько познаний, и рассекал море, несясь прямо в Элладу. Когда огибали мы Кипр, бунтующие ветры всколебали корабль. Земля, море, омраченное небо — все слилось в одну ночь. На удары молний отзывались громы, мачта гнулась, вода стеной стояла над кораблем и наполняла собой подводную его часть. Смешались плачевные крики. Для меня всего ужаснее было то, что негостеприимно-убийственные воды лишали меня очистительных вод святого крещения. Об этом проливал я слезы; об этом я, несчастный, простирая руки, возносил вопли, терзал свою одежду и, ниц распростершись, лежал, подавленный горестью. Ты, Христе, и тогда был моим великим Спасителем! Когда не представлялось никакой доброй надежды, сказал я: "Твой я был прежде, Твой и теперь. Для Тебя буду я жить, если избегу сугубой опасности. Приди по водам, и прекрати опасность!" Так говорил я, и море утихло, корабль понесся прямо. При попутном ветре взошли мы в эгинскую пристань. — Потом Афины и науки. Бог соединил меня узами дружбы с человеком самым мудрым, который один и жизнью и словом был выше всех. Это Василий — великое приобретение для настоящего века. С ним вместе мы учились, и жили, и размышляли. У нас все было общее, и одна душа. А что преимущественно нас соединяло, так то Бог и стремление к совершенству. Мы соединились между собой теснейшими узами любви. Много времени посвящено было наукам. Мне почти исполнилось тридцать лет. Я пожелал возвратиться в отечество. Здесь-то узнал я, сколько любили нас товарищи; у меня и теперь еще текут слезы, при воспоминании о том, как меня крепко держали, говоря: "Что ни будет, не выпустим отсюда! Почтенные Афины не должны лишиться тебя"! И я уступил, впрочем, не совершенно. Меня влекло к себе отечество. Туда привлекали меня и родители, обремененные старостью и временем. Поэтому недолго пробыл я в Афинах, скрылся оттуда почти тайно и пустился в путь. И как всего благочестивее первую честь по Богу воздавать родителям, то я лелеял их старость, поддерживал всеми силами, водил их за руку, чтобы самому иметь счастливую старость. Ибо что сеем, то и пожинаем. Между тем отец мой, побужденный любовью, против воли возводит меня в сан пресвитера. При этом принуждении так сильно восскорбел я, что забыл все, друзей, родителей, отечество, род, и как вол, уязвленный слепнем, ушел в Понт, надеясь там в друге найти себе врачевство от горести. Там, в сожительстве с Богом, трудился Василий, который теперь с Ангелами. Он облегчил скорбь моего сердца. Между тем, добрый отец, изнемогающий от старости, много убеждал меня почтить последние дни его жизни. И я опять пускаюсь в глубину, убоявшись слезных отеческих угроз. В это время пришел ко мне возлюбленнейший из друзей Василий. Он стал для меня другим отцом, возложившим на меня бремя еще более тягостное. На большой дороге, пролегающей через Каппадокию, есть место обычной остановки проезжих — Сасимы, место безводное, не произращающее и былинки, лишенное всех удобств, селение ужасно скучное и тесное, а жители — чужеземцы и бродяги. Вот какому городу я был поставлен епископом. И опять я укрываюсь в гору, предаваясь любимому мною образу жизни, услаждаюсь им. Тогда отец мой пускается в новое плавание и простирает ко мне руки, прося, чтобы я, трудясь вместе с ним, облегчил его труды. И каких не употребил он убеждений? "Тебя, любезнейший из сыновей, — говорил он, — умоляет отец, юного молит отец-старец, служителя молит тот, кто и по естеству и по закону твой владыка. Не обесчести меня, чтобы и к тебе был милосерд единый наш Отец. Ты не живешь еще столько на свете, сколько прошло времени, как я приношу жертвы Богу. Сделай мне эту милость; сделай, или другой предаст меня гробу: такое наказание определяю я за непокорность. Подари немногие дни останку моих дней, а прочей своей жизнью располагай, как тебе угодно". Когда выслушал я это, рассудил, что нет еще беды, во избежание кафедры, исполнить желание отца. Но когда родители мои перевелись из этой жизни, не по доброй воле, но насильно, увлеченный другими, пришел я в Новый Рим (Царьград) быть защитником истины. Там встретил я множество бедствий. Сначала город пришел в волнение и восстал против меня, будто бы вместо единого Бога ввожу многих богов. Умолчу о камнях — этом угощении, какое сделали они мне. Несносно врагам моим было, что человек самый бедный, сгорбленный, поникший в землю, одетый худо, странник, скиталец, берет преимущество перед людьми, отличающимися силой и красотой. Я бедствовал, как едва ли бедствовал какой смертный: так было со мной с самого начала; так, и еще более, продолжается и теперь. Для примера скажу об одном из многих случаев. Однажды оставался я дома, не занимаясь делами по болезни, которая посещала, не раз посещала меня вместе с трудами; и вот — та нега, какой предавался я, по мнению моих завистников! Вдруг входят ко мне несколько простолюдинов, и с ними молодой человек, бледный, с всклокоченными волосами, в печальной одежде. Я свесил немного ноги со своего одра, как бы испугавшись такого явления. Прочие наговорив немало слов мне в похвалу, удалились. А молодой человек припал вдруг к моим ногам, и оставался у них каким-то безмолвным и неподвижным от ужаса просителем. Я спрашивал: кто он, откуда, в чем имеет нужду? — Но не было другого ответа, кроме усильных восклицаний. Он плакал, рыдал, ломал себе руки. И у меня полились слезы. Когда же оттащили его насильно, один из бывших при этом сказал мне: "Это убийца твой; если видишь еще Божий свет, то потому, что ты под Божьим покровом. Добровольно приходит к тебе этот мучитель своей совести, благородный обвинитель себя самого, и приносит слезы в цену за кровь". Так говорил он; меня тронули слова сии, и я произнес такое разрешение несчастному: "Да спасет тебя Бог! А мне, спасенному, не важно уже показать себя милостивым к убийце. Смотри же, не посрами меня и Бога". — Но не успокаивается губительная зависть. Для утверждения престола собрались все представители народные. Но они водились более раздражением, нежели разумом, и в моем деле усмотрели нечто весьма горькое. А я, сокрушенный бедствиями и болезнью, с радостью ухватился за такой предлог. Я вышел на середину и сказал следующее: "Вы, которых собрал Бог для совещания о делах Богоугодных! Долго ли будут смеяться над нами, как над людьми неукротимыми, которые научились одному только —дышать ссорами? Подайте с усердием друг другу десницу общения. А я буду пророком Ионою, и хотя не виновен в буре, жертвую собой для спасения корабля. Возьмите и бросьте меня по жребию. Какой-нибудь гостеприимный кит в морских глубинах даст мне убежище. Я не радовался, когда восходил на престол, и теперь схожу с него добровольно. К тому убеждает меня и телесное мое состояние. Один за мной долг — смерть; все отдано Богу. Но забота моя о Тебе единственно, моя Троица!" Так сказал я и оставил собрание. Собор тотчас почтил меня беспрекословным согласием. И вот я, дышащий мертвец, одного ищу себе — обитать вдали от злых, где мог бы единым умом искать Бога, где питала бы мою старость утешительная надежда горнех благ...

257. Слово к богатым и убогим

«Бысть же умрети нищему и несену быти Ангелы на лоно Авраамле». Смотрите, возлюбленные, к чему приводит нищета, которой так многие гнушаются! Уже псы окружают Лазаря, но Ангелы небесные служат ему; вместо ворот у богатого его приняло небо пресветлое, вместо гноища — лоно Авраамово, вместо червей и гноя он облекся в световидную ризу бессмертия; вместо крайней нищеты он обогатился несчетными богатствами небесными; вместо крупицы от стола богатого он наслаждается сладости райской, хлеба небесного, Ангелам вожделенного. О, блаженная нищета! Слова святого Царя - Пророка: «Господь Бог наш, на высоких живый и на смиренным призираяй» (Пс. 112; 5); и далее, «воздвизаяй от земли нища и от гноища возвышаяй убога, посадити его с князи», то есть там, где Начала и Власти и все небесные воинства, «и с князи людей Своих», то есть с Авраамом, Исааком, Иаковом и со всеми святыми. Что может быть больше этой чести, красоты и славы? Лазарь самим Богом прославлен, Ангелами несен, на лоне Авраамовом водворился. Еще ли будете, возлюбленные, считать несчастьем бедность?— А вот послушайте и о любезном вашем богатстве и роскоши, — послушайте не моих худых слов, но Божественных словес, из пресвятейших уст Спасителя нашего изшедших. «Умре же, - говорит Он, - и богатый, и погребоша его. И во аде возвед оче свои, сый в муках, узри Авраама издалеча и Лазаря на лоне его. И той, возглаш, рече: отче Аврааме, помилуй мя, и посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой, яко стражду в пламени сем» (Лк. 16; 22-24). Малое время наслаждался богач, а вечно страждет. Где цело-ночные собеседники при полных чашах? Вместо них окружают его мерзкие демоны. Где многоразличные яства, заклание животных, искусство поваров? Где плясуны и песни блудных жен? Где множество рабов и прислужников? Где кони, убранные золотой сбруей и запряженные в позлащенные колесницы? Все это в одно мгновение ока, как бы порывом ветра, поднято и унесено. Внезапно постигла бывшего богача вечная нищета. Ибо пришли к нему бесовские силы, начала и власти тьмы, и взяли грехолюбивую душу его, в день, когда он не ожидал, в час, о котором не знал, и отвели ее на место мучения, мрачное и ужасное, в бездну преисподнюю. Ах, какая страшная погибель постигла немилостивого богача! Вместо высоких палат, затворен в темном аде; вместо веселого смеха, слышит вокруг себя плач неутолимый, рыдание и стенание горькое; вместо рабов, бесы служат ему, умножая мучения его; вместо забав, скорбь вечная и ужас нестерпимый. Только смотрит несчастный богач на высоту, возводит очи свои из тьмы к свету, и видит Авраама и Лазаря, прежнего нищего... А он теперь в великой славе, в лоне Авраама! И оттого богач терпит двойную муку. Ибо он прежде презирал Лазаря, лежавшего у ворот его, покрытого гноем и струпьями, мерзнущего от наготы, с голоду погибающего; только псы тогда служили бедняку. А теперь богач видит его посреди Ангелов, в великой славе, в неизреченной светлости; себя же, после великого богатства и славы, после непрестанного наслаждения, видит в темном аде, в пламени гееннском мучимого и капли воды холодной жаждущего. Слушайте, богатые! Научитесь, немилостивые! Есть между вами и такие, которые не только бедных не милуют, нищих презирают, но и чужое отнимают, бедных обижают, сирот и вдов слезы проливать заставляют. Смотрите, чтобы и вам не подвергнуться тому же, чему подвергся евангельский богач! — Впрочем, этот богач не отнимал чужого, а только своего никогда не подавал бедным и безумно наслаждался богатством. И потому умоляет Авраама: «отче Аврааме! Помилуй мя и посли Лазаря, да омочит перст свой в воде и устудит язык мой». Но напрасно умоляет, бесполезно взывает бедный богач! Теперь называет себя чадом Авраамовым; а зачем прежде не только не подавал милостыни Лазарю, но и взглянуть на него не хотел, куска хлеба не подавал, безжалостнее псов был к нищему? Псы лизали загноившиеся раны Лазаря и облегчали его страдания; а богач не приказал рабу своему послужить больному, не подал ему хоть бы старого рубища, чашей холодной воды не напоил его. А теперь, ты, богач, сам просишь у Лазаря капли воды? Но ты напрасно называешь себя чадом Авраамовым; если бы ты был точно чадо Авраама, то и дела Авраамовы творил бы. Этот праведник не только не презирал никого у жилища своего, но и идущих мимо приглашал к себе, всякого странника успокаивал и нища миловал. А ты, суровый, бесчеловечный, стыдился Лазаря, лежавшего у ворот твоих; теперь издали ищешь себе от него помощи и молишь милостивого Авраама послать к тебе Лазаря. Но Авраам теперь не помилует тебя. Смотрите, возлюбленные, в аде ниоткуда нельзя получить помощи. Хотя бы родители наши были весьма святы и предстояли лицу Божьему, но нам нимало не помогут; ибо в аде нет исповедания и помилования. Сам Бог говорит через Пророка Иеремию: «аще станут Моисей и Самуил пред лицом Моим, несть душа Моя к людем сим» (Иер. 15; 1). И этот богач молился страннолюбивому Аврааму, но милости не получил. — «Рече же Авраам: чадо, помяни, яко приял еси благая твоя в животе твоем, и Лазарь такожде злая; ныне же зде утешается, ты же страждеши». Посмотрите, други мои, на кротость Патриарха. Не сказал он: "О немилосердный! Сам не был милостив, а милости просишь! Как не стыдишься просить капли воды, когда прежде насыщался множеством яств и питий? Ты был бесстыднее и злее псов, которые лизали гной Лазаря". Но как бы утешает его и чадом своим называет. "Вспомни, говорит, праведный суд Божий: ты наслаждался сладкими напитками, а теперь жаждешь капли воды; в мире жид ты в изобилии по воле сердца своего, а теперь страждешь и томишься. Лазарь же, после временной скорби и бед, здесь веселится, в пресветлых и покойных обителях блаженствует. А сверх того, «между нами и вами пропасть велика утвердися»: ни от нас к вам, ни от вас к нам никто не может перейти". — Великое зло сребролюбие, братья мои, и весьма великое; оно очи ослепляет и уши сребролюбца затыкает, Бога забывать повелевает и Пророков Его святых за ничто считать научает. Христос говорит: «продадите имения ваша», и дадите нищим, и будете иметь «сокровище на небеси» (Лк. 12; 33), и в другом месте: «не можете Богу работати и мамоне, и: неудобь богатый внидет в Царствие Небесное» (Мф. 6; 34,19; 23). Но человек, объятый страстью сребролюбия, ничему этому не внимает, но, как аспид, затыкает уши свои и делает противное заповеди Христовой, а повеление проклятой мамоны раболепно исполняет. Иисус Христос говорит: подай нищему; а мамона говорит: отними и то, что есть у него. Христос говорит: раздавай, что имеешь; а мамона говорит: похищай, чего не имеешь. Бог повелевает через Пророка: «раздробляй алчущим хлеб твой и нищия безкровныя введи в дом твой, аще видити нага, одей, и от свойственных племени твоего не презри» (Ис. 58; 7); а мамона говорит: не знайся с бедными родственниками, но даже если встретишь отца или мать в нищете, не обращай внимания, и даже души твоей, и той не пожалей, но погуби для меня. Пророк говорит: «богатство аще течет, не прилагайте к нему сердца» (Пс. 61; 11); а мамона говорит: собери побольше и запри. Премудрый Сирах говорит: «любяй злато не оправдится; мнози падоша злата ради и бысть пагуба их прямо лицу их» (Сир. 31; 5-6). Пророк Иеремия взывает: «горе созидающему дом свой с неправдою, и горницы своя не в суде, у негоже ближний его делает туне и мзды его не воздаст ему» (Иер. 22; 13). — Посему, братья, отложим свой злой нрав, покоримся гласу Христову. Богатые! Будьте милостивы, довольствуйтесь правильными прибытками, питайте нищих, введите в дома свои странников, одевайте нагих. А вы, убогие, претерпевайте нищету благодушно, как и тот, упомянутый нами сегодня, Лазарь; подражайте ему, чтобы вместе с ним наследовать и вам лоно Авраамово, Царство Небесное. Да сподобит сего и всех нас Христос Бог наш, сый благословен во веки веков. Аминь.

(Из рукописи "Статир")

258. Рассказ святого брата о святой сестреДрагоценны для нас рассказы о жизни святых Божиих, поучительны сказания о том, кто из них и каким путем достиг Царства Небесного; но еще поучительнее, еще трогательнее бывают эти рассказы, когда они передаются не каким-нибудь безвестным писателем, а тоже святыми угодниками Божьими — неложными свидетелями истины. Предлагаем рассказ святого брата о святой сестре, — рассказ святителя Григория Нисского о преподобной Макрине.«Макриною назвали отроковицу родители потому, что в нашем роде была знаменитая Макрина, мать нашего отца, пострадавшая за Христа во время гонений. Дитя воспитывалось на руках матери. Преступив младенческий возраст, она показала в себе большую способность к изучению детских наук. А мать старалась обучать дочь свою не мирским наукам, а премудрым речениям Соломоновым и псалмопению. Вставала ли она с постели, принималась ли за работу и прекращала оную, приступала ли к пище и выходила ли из-за стола, отходила ли ко сну, или становилась на молитву, — всегда имела она псаломскую песнь на устах и никогда не оставляла ее. Так Макрина достигла 12-летнего возраста, когда особенно начинает зацветать цвет юности. Счастливая красота отроковицы не могла утаиться, и множество желающих вступить с ней в брак приступало к ее родителям. Мудрый отец избрал одного, знатного по роду, известного добрым нравом юношу, и за него решился выдать свою дочь, когда она придет в совершенный возраст. Но судьба вдруг разрушила сии прекрасные надежды, восхитив его из сей жизни в достойной сожаления юности. Тогда девица решилась проводить жизнь одинокую, и когда родители заводили речь о браке, она говорила, что жених ее не умер, но жив у Бога; посему безрассудно изменять ему. Она никогда не разлучалась со своей матерью, и услуги дочери заменяли ей многих служанок. Мать служила душе девицы, а сия телу матери, так что часто своими руками приготовляла хлеб для матери, и все лежащие на матери заботы разделяла с ней, ибо отец уже оставил жизнь, а мать ее имела еще четырех сынов и пять дочерей (она же была старшей из всех детей). Когда мать устроила прочих сестер, возвращается из школ образования долгое время там занимавшийся науками великий Василий, брат наш. Найдя его высоко думающим о красноречии, Макрина так скоро увлекла его к любомудрию, что он отложил мирское тщеславие и обратился к трудолюбивой подвижнической жизни. Наконец, она склонила к тому же и мать, которая стала подвизаться наряду с девственницами. Их жизнь была так свята, что я не умею и описать все это. — Достигнув глубокой старости, мать окончила жизнь свою на руках детей своих. — На девятом году своего святительства переселяется к Богу и именитый Василий. Услыша о сем издалека, Макрина много скорбела душой о сей великой потере. Но и под такими ударами несчастий она осталась твердой, как непобедимый боец. Вскоре после того у меня, Григория, явилось желание посетить сестру, ибо прошло почти восемь лет, в течение коих препятствовали свиданию тяжелые обстоятельства, которые я терпел. За день до прибытия к ней было мне видение во сне: казалось, что я несу на руках мученические мощи и от них исходил такой свет, что не мог я смотреть на него. Три раза в одну ночь было это видение. Какая-то грусть овладела душой моей. Приближаясь к обители, где жила сестра, спросил я одного из встретивших меня о сестре. Он сказал, что сестра больна. Я поспешил; сердце сжалось во мне. — Когда я вошел внутрь ее священной келии, она лежала не на кровати, не на подстилке, а на земле, на доске, покрытой власяницею; другая доска, наклонно положенная, заменяла ей изголовье. Приподнявшись на локоть, — ибо встать уже не могла, — она оказала мне почесть встречи. Я подбежал к ней, успокоил, уложил ее; тогда, подняв руки к небу, она сказала: "И сию радость даровал Ты мне, Боже, — не лишил меня того, чего я так желала, послал служителя Твоего посетить рабу Твою!" — Чтобы облегчить печаль нашу о ней, она старалась скрывать от нас стесненность дыхания, усиливалась улыбаться, говорила о приятном, рассказывая все случившееся с ней с самого детства так, как бы читала по книге, благословляла Бога из глубины души за все Его милости. Я начал было говорить, сколько терпел я, когда был сослан за веру императором Валентом, но она сказала: "Перестанешь ли ты быть неблагодарным к Богу? Он наградил тебя Своими милостями больше, чем наших родителей. Ты, говорит, стал известен и городам, и целым областям; тебя зовут и посылают на помощь церкви... Знай, что молитвы родителей возводят тебя на такую высоту!" — Слушая ее, я жалел, что день склонился к вечеру. После всенощной молитвы и отдыха ночного, когда настало утро, для меня стало ясно, что это утро —последнее для больной: лихорадка истощила остаток сил страдалицы. Душа моя была полна горести, потому что нежность сестры вызывала и во мне нежность к ней — святой; но в тоже время я изумлялся тому невыразимому спокойствию, с каким она ожидала кончины. Солнце уже близко было к закату, но радостное состояние духа не оставляло ее. Она перестала уже говорить с нами, и устремив взоры к небу (нищенское ложе ее обращено было к востоку), беседовала сладко и тихо с Господом, так что мы едва могли расслышать иные слова. "Ты, — говорит, — Господи, разрушил для нас страх смерти... Ты успокаиваешь тела наши сном смерти, и опять пробуждаешь звуком трубы при конце веков... Боже вечный, Которому я принадлежу от чрева матери моей, Которого я любила всей душой, Которому отдала и тело и душу! Дай мне Ангела светлого, который привел бы меня к святым отцам в место покоя, и прохлады... Ты простил одного из распятых с Тобой, лишь только прибег он к милосердию Твоему, помяни и меня в Царствии Твоем... Дух завистник да не воспрепятствует мне возлететь к Тебе, да исчезнут пред Тобой все грехи мои... Имеющий власть прощать грехи! Прости грехи немощи моей и прими душу мою как благовоние пред Тобой!" — Говоря так, она осеняла крестным знамением свои уста, очи и сердце... Смеркалось, внесены были свечи; она открыла глаза и стала было читать псалмы, но голос изменил ей, и она продолжала молитву только мысленно... Окончив, она усиливалась поднять руку к лицу, чтобы перекреститься, — из груди ее вырвался сильный и глубокий вздох, и жизнь ее кончилась вместе с ее молитвой!.. До сего времени все окружающие молчали, удерживая порывы к плачу; теперь раздались вопли, и я сам горько зарыдал... Но взглянув на почившую, и как бы укоренный ею за беспорядок, я приказал всем выйти, оставив самых близких к сестре из ее сподвижниц. Одна из них по имени Вестиана, облекая чистое тело Макрины одеждой, подозвала мня, и, открыв часть груди, и придвинув свечу, она сказала мне: "Видишь этот едва заметный знак? Раз появилась тут болезненная опухоль и угрожала опасность, как бы болезнь не дошла до сердца. Мать долго упрашивала ее посоветоваться с врачом. Но она, считая обнажение какой-либо части тела пред чужими глазами болезненнее самой болезни, не решилась на это. Удалившись в храм, она целую ночь провела там в молитве и смешав свои молитвенные слезы с землей, сию слезную грязь приложила к больной груди вместо лекарства. А матери сказала, что для нее будет довольно и того, если она, мать, своей рукой оградит больное место крестным знамением. Мать исполнила ее желание, болезнь исчезла, и вот — на память сей милости Божьей остался только этот знак"... — Одевая покойную, Вестиана нашла у нее на шее небольшой железный крест на шнурке и перстень. "Разделим наследство, — сказал я, — ты возьми себе спасительный крест, а для меня довольно сего перстня, ибо на печати его изображен тоже крест". — "Ты не ошибся, — сказала Вестиана, — в этом перстне есть частичка Животворящего Древа". — Слух о кончине преподобной собрал в обитель множество людей всякого звания. Прибыл и местный епископ с духовенством. Медленно несли мы, священнослужители, с подобающими песнопениями, погребальный одр до церкви Святых мучеников, где и положено было тело сестры подле нашей матери во исполнение общего желания их обеих... Я еще раз припал к гробу и, поцеловав прах, со скорбью и слезами вышел из церкви...».259. Почему так труден путь в Царствие Небесное?Многие в недоумении вопрошают: зачем путь в Царствие Небесное такой трудный, и почему Христианин должен нести столько тяжких крестов? На такие и подобные сему вопросы Христианин всегда должен отвечать, что так угодно было Богу. Бог наш премудр и Человеколюбец. Он знает, что делает с нами, и что сделать с нами. Ежели мы хотим в самом деле быть истинными учениками Иисуса Христа, т.е. учениками покорными, послушными и преданными Ему, то сами себя, друг друга и весь живот наш предадим Христу Богу нашему. Впрочем, можно показать несколько видимых и доступных нашему уму причин, тому, почему путь в Царствие Небесное так труден, и что мы никак не можем миновать его, если хотим достигнуть спасения — 1) Царствие Небесное есть самое величайшее блаженство, и высочайшая слава и честь, и неистощимое богатство. А потому ежели и для получения малого и скудного богатства земного нужны большие труды и заботы, то как же можно получить без трудов такое неизреченное сокровище? — 2) Царствие Небесное есть награда, и награда самая величайшая; а где же дают награду даром и ни за что? И потому, если для получения земной и временной награды надобно трудиться и подвизаться, то кольми паче для получения награды небесной и вечной. — 3) Мы должны нести кресты, потому что мы называем себя и хотим быть Христианами, то есть учениками, последователями и членами Иисуса Христа. Каков Учитель, Вождь и Глава, таковы должны быть и ученики, последователи и члены Его: Иисус Христос страданием вошел в славу Свою, — следовательно, и мы можем войти туда не иначе, как путем страданий. — 4) Все люди несут свои кресты, — все и каждый, более или менее, страдает и терпит. Нести кресты не есть удел или участь одних только Христиан: нет! Их несет и Христианин и нехристианин, верующий и неверующий; но только та разность между ними, что одному кресты служат врачевством и средством к наследию Царства Небесного, а другому они делаются наказанием, карой и казнью. Для одних кресты время от времени становятся легче, сладостней, и наконец превратятся в венцы вечной славы, а для других становятся тяжелее и горестнее, — и наконец все кресты мира сольются в одно величайшее адское бремя, которое отяготеет над главами их, и под которые они будут страдать вечно и безотрадно. Но отчего же такая разность? — Оттого, что один несет их с верой и преданностью к Богу, а другой — с ропотом и хулами. Итак, ты, Христианин, должен не только не убегать крестов и не роптать на них, но, напротив того, благодарить Иисуса Христа, что Он посылает тебе их, и благодарить Его день и ночь, что Он удостоил тебя причислить к Своим крестоносцам. Ибо если бы Иисус Христос не пострадал за мир, то никто из нас, сколько бы и как бы ни страдал и ни мучился, никогда бы не вошел в Царствие Небесное. Потому что тогда мы должны бы были страдать, как осужденные и отверженные преступники воли Божьей, и страдать без надежды, без утешения: но ныне мы и страдаем с надеждой, с утешением, и для получения награды. О, милосердный Господи! Как велика любовь Твоя к нам! Иисусе Христе! Велики Твои благодеяния к нам! Ты и самое зло мира обращаешь нам в благодеяние, пользу и спасение наше. — Христианин! Одна благодарность и любовь к Иисусу Христу, твоему Благодетелю, уже обязывают тебя идти за Ним. Иисус Христос для тебя низошел на землю: ужели ты для Него подорожишь чем либо мирским? Иисус Христос для тебя и за тебя испил полную чашу страданий: ужели ты для Него не захочешь проглотить одной капли горести? — 5) Иисус Христос страданием и смертью Своей искупил нас, и потому мы, по праву искупления, принадлежим Ему, и следовательно мы не свои, а Его; и потому должны исполнять и делать все, что Он повелит, если не хотим быть отверженными от лица Его; но Иисус Христос требует от нас только одного, чтобы мы за Ним шли в Царствие Небесное, и несли крест свой.— 6) Иисус Христос не для того пострадал и умер, чтобы тем дать нам волю делать все, что хотим. Нет, сохрани Бог и думать так! — 7) Наконец, скажем и то, почему мы никак не можем миновать предлежащего нам тесного пути в Царствие Небесное: а) Потому что во всяком человеке есть грех, а грех есть такая язва, которая сама собой, то есть без лекарств, не излечивается, а у некоторых людей эта язва так глубока и опасна, что излечить ее можно не иначе, как прижиганием и вырезанием. А потому очиститься от грехов без страданий душевных никто не может; б) Грех есть ужаснейшая нечистота и мерзость пред очами Божьми; но ничто мерзкое, скверное и нечистое не может войти в Царствие Небесное. Кто страдает внутренней болезнью, или кого тяготит жестокая печаль, того куда ни посели, хотя в самые великолепнейшие чертоги, он и там будет страдать; потому что болезнь и печаль его всегда и везде с ним и в нем. Точно так и нераскаянный и неочистившийся от грехов своих грешник: куда его ни посели, хотя в самый рай, он и там будет страдать; потому что причина страданий его, то есть грех, находится в сердце его. Для грешника везде будет ад. Напротив того, кто чувствует какую-либо сердечную радость, тот будет радоваться и в чертогах, и в хижине, и даже в темнице, потому что радость его находится в его сердце, точно так и для праведного, которого сердце исполнено утешениями Духа Святого, — где бы он ни был, везде будет рай, потому что Царствие Небесное внутри нас есть. От живого дерева сколько ни отсекай ветви, оно от этого не умрет, но опять даст новые ветви; а чтобы истребить его совсем, надобно вырвать вон из земли самые его коренья. Точно так и тому, кто хочет истребить грех из сердца, надобно вырвать самый корень греха; а корень греха глубоко находится в сердце человека, и крепко прирос к нему, и потому вырвать его без боли никак невозможно. И если бы Господь не послал нам великого Врача — Иисуса Христа, то никто и никакими усилиями не мог бы истребить корень греха, и всякая попытка к тому была бы совершенно тщетна. Итак, братья, видите сами, что мы непременно должны идти за Иисусом Христом, и что никак нельзя нам миновать того пути, которым прошел Иисус Христос, и также видите, что без страданий никто не может войти в Царствие Небесное, потому что все святые угодники Божьи прошли сим же путем. Некоторые говорят: "Где нам, грешным и слабым людям, быть такими, как были святые! И как нам спасаться! Мы живем в мире, и имеем разные обязанности" и проч. Ах, братья! Это не только неправда, но оскорбление и хула на Творца нашего: отговариваться такими причинами, значит как бы укорять Творца своего, что Он не умел создать нас. Нет! Это пустая и богохульная отговорка, а не причина. Посмотрите на святых: не все они были пустынниками; и они сначала, также как и мы, не были безгрешными; и они также занимались мирскими делами, заботами и должностями, и многие из них имели также семейства. Но, исправляя свои должности и обязанности мирские, они в то же время не забывали обязанностей Христианина; живя в мире, они в то же время шли по пути в Царствие Небесное, и часто вели с собой и других. Точно так и мы, если захотим, можем быть вместе и добрыми гражданами, и верными супругами, и добрыми отцами, и добрыми и верными Христианами. Истинное Христианство никогда и нигде не помешает, но, напротив того, везде и на все полезно. Итак, братья, если вы хотите быть в Царствии Небесном, то идите тем путем, которым прошел Иисус Христос; или иначе вы погибнете и погибнете невозвратно. — Но, идя по пути сему, отнюдь не надейся на свои силы; если бы Иисус Христос, великий Благодетель наш, не давал нам помощи в этом, то никакой человек не мог бы пройти сим путем. — Помощь эта есть помощь Духа Святаго, Которого дарует нам Иисус Христос.260. Кто отец лжи?Много у нас всяких грехов и беззаконий, которые препятствуют Святому Духу войти в наше сердце; а лжи и обмана, можно сказать —так же много, как воды, и ложь стала так у нас обыкновенна, что лгать мы и за грех уже не считаем. Но знаете ли, братья, откуда ложь происходит? Какой это тяжкий грех? И какое наказание заслуживает он как в настоящем, так и в будущем веке? — Когда иудеи лгали на Спасителя, будто Он творит чудеса силой князя бесовского, Господь сказал им: «вы отца вашего диавола есте, и похоти отца вашего хощете творити: он человекоубийца бе искони, и во истине не стоит, яко несть истины в нем: егда глаголет лжу, от своих глаголет, яко ложь есть и отец лжи» (Ин. 8; 44). Как бы так сказал: у диавола нет истины, он всегда говорит одну ложь, и говорит от себя; никто его не учит тому, напротив: он сам учит лжи; поистине он — ложь и отец лжи. Видите ли, братья, откуда ложь, кто учит ей, и чьи мы становимся дети, когда друг друга обманываем? — Но не подумайте, что диавол учит нас лгать только посредством лживых людей. Нет; он сам, находясь при устах лживых, действует ими как хочет. Пример и доказательство сему находим в истории Ветхозаветной. Когда диавол хвалился перед Богом, что он может прельстить Ахава, беззаконного царя Израильского, дабы тот вышел на войну против сириан и был там убит, — он так сказал Господу: «изыду и буду дух лжив во устех всех пророков его» (3 Цар. 22; 22). Он не говорит: научу их как лгать; а говорит совсем иначе: сяду в уста их и сам стану обращать языком их, как мне захочется. Кто при этом не содрогнется, кто не поспешит оградить уста свои святым Крестом, чтобы не сел в них лукавый? Но не бойтесь его, когда говорите истину: ложь — престол его, а уста праведные — для него терние, и язык непорочный — меч ему острый! — Не думайте, однако же, будто ложь сама по себе — неважный грех и извинительный, потому только, что она у нас стала грехом слишком обычным. Грехи бывают тяжки или не тяжки, смотря по тому, грешит ли человек в ведении или в неведении, волей или неволей, с намерением или без намерения. Спаситель ясно говорит: «раб, ведевый волю господина своего, и не сотворив по воли его, биен будет много; не ведевый же, сотворив достойная ранам, биен будет мало» (Лк. !2; 47,48). А потому и в Ветхом Завете было такое повеление: если кто согрешит по неведению, то пусть принесет козу однолетнюю в жертву за грех, и очистит священник душу, и прощено будет ей. Если же кто сделает что дерзкой рукой (то есть согрешит волей и разумом, нарочито и умышленно), то он хулит Господа: истребится душа та из народа своего, ибо слово Господне он презрел, и заповедь Его нарушил: истребится душа та; грех ее на ней (Числ. 15; 27-28, 30-31). Апостол Петр согрешил по страху, и опять к лику Апостольскому был причтен; а Иуда согрешил по корысти и «шед удавися». Апостол Павел гнал Церковь Божию по неведению и — помилован, и даже стал учителем вселенной; но он же говорит: "если мы, получив познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грехи, но некое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников" (Евр. 10; 26,27). Теперь скажите по совести, братья: не лжем ли мы большей частью без всякой нужды, добровольно и умышленно? Какая, например, нужда продавцу божиться, будто товар стоит ему самому такой-то цены, которой и половины он не дал? Разве не в его полной власти продать и без божбы за такую цену, какую сам назначил? Или кто принуждает богатого и властного человека обещать золотые горы тому бедняку, который ищет у него милости, тогда как на деле обещающий вовсе и не думает исполнять своих обещаний? Что за нужда пришедшему на исповедь и желающему открыть втайне, пред одним Богом Сердцеведцем и служителем Его грехи свои, и при таких священных обстоятельствах твердить подобно Евангельскому фарисею: я никого не обидел, я то и то делаю доброе, — «несмь якоже прочии человецы» (Лк. 18; 11), — между тем как вопли обиженных им в уши Господа доходят? Судите же после сего: легкий ли грех — ложь, и малое ли зло — язык лживый? Послушайте, братья, не меня, но святого Апостола Иакова, брата Господня, который говорит: "язык небольшой член, но много делает; посмотри: небольшой огонь как много вещества зажигает! И язык — огонь, прикраса неправды; он оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны... язык — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда!" (Иак. 3; 5,6,8). Поэтому ложь строго наказывается и в здешней и в будущей жизни. Псалмопевец взывает к Богу: «погубиши вся глаголющим лжу; мужа кровей и льстива гнушается Господь» (Пс. 5; 7). «Сладок человеку хлеб лжи, говорит Соломон, но потом исполнятся уста его камения» (Притч. 20; 17). А Сирах говорит: «порок зол человеку лжа: уне — (лучше) есть тать — (вор,) нежели присно лжай — (постоянный лжец), оба же пагубу наследят» (Сир. 20; 24). Авессалом, обманом искавший царства, повис между небом и землей (2 Цар. 18; 9): и Ахитофел, подававший ему коварные советы против Давида, окончил жизнь самоубийством (17; 23). Анания и жена его Сапфира, утаившие часть своего же имения (казалось бы и грех невелик), один за другим пали мертвыми у ног Апостола Петра и погибли (Деян. 5; 5-10). Сам Антихрист, «человек беззакония, сын погибели, придет, - как открывает Апостол, - в знамениих и чудесах ложных, и во всякой льсти неправды; и Господь Иисус убиет его духом уст Своих» (2 Фес. 2; 3-4, 8-10). Лжецы и обманщики часто думают про себя в ослеплении: мы заключили союз со смертью, и с преисподней сделали договор: когда всепоражающий бич будет проходить, он не дойдет до нас, потому что ложь мы сделали убежищем для себя, и обманом прикроем себя (Ис. 28; 15). Но Господь так разрушает их замыслы: напрасны надежды ваши на ложь! Союз ваш со смертью рушится, и договор ваш с преисподней не устоит. Когда пойдет всепоражающий бич, вы будете попраны! (ст. 17-18). И это — еще в настоящей жизни. А что грозит лжецам в будущей жизни, —послушайте вот слово Самого Господа, сидящего на престоле: «неверным и скверным, и убийцам, и блуд и чары творящим, идоложерцем, и всем лживым» (слышите: лживых Он полагает, так сказать, на одних весах с неверными и другими беззаконниками, и присуждает им одно и то же наказание) — «часть им в езере горящем огнем и жупелом!» (Откр. 21; 8). — Итак, ложь и обман, по учению Христову, происходят от диавола, и он-то, овладев устами и сердцем людей, сплетает в них ложь; поэтому лжецы — дети диавола, который есть отец лжи; ложь не меньше других тяжких грехов, потому что большей частью произносится без нужды, добровольно и с намерением; а за это и наказывается наравне с другими тяжкими беззакониями. Ужели после всего этого мы осмелимся еще играть сим адским огнем, то есть языком лживым, опаляющимся, по слову Апостола, от самой геенны? Ужели не будем в сокрушении сердца взывать с Давидом: «положи, Господи, хранение устам моим и дверь ограждения о устах моих! Не уклони сердце мое в словеса лукавствия!» (Пс. 140; 3-4). За одно слово лживое Анания и Сапфира были поражены судом Божьим. А наши лжи и обманы разве простительнее? Разве не подлежат тому же суду Божьему?.. Ах, как мы обманываемся, если так думаем! Мы, так же как они, лжем перед Духом Божьим, Который и обличает нас в нашей совести; и если не погибаем, как они, то потому только, что долготерпение Божие ждет нашего покаяния. Или вы думаете, говорит нам Господь наш, что они были грешнее вас, когда так строго наказаны? «Ни, глаголю вам, но аще не покаетеся, вси такожде погибнете!» (Лк. 13; 3). Итак, братья, отвергнув ложь, будем говорить истину каждый ближнему своему, прогоним из сердца нашего и от уст наших духа лжи, и дадим место Духу истины, чтобы не быть нам чадами диавола, но чадами Божьими и наследниками оного града пресветлого, Иерусалима Небесного, в который не войдет ничто нечистое, и никто, преданный мерзости и лжи! (Откр. 21; 27). Аминь.