Господь повелел бесам войти в стадо свиное еще и для того, чтобы показать Свой суд праведный и неминуемую казнь, какая постигнет блудников. Для Него, Господа нашего, источника всякой чистоты и святости, от Пречистой и Пренепорочной Девы рожденного, мерзок всякий блудник, и Он вооружается на такового, как на Своего врага, потому что «мудрование плотское вражда есть на Бога» (Рим. 8; 7), то есть у кого весь ум занят только блудными мечтами, тот великий враг Богу, и Бог мстит ему как Своему врагу. Итак, видишь, как прогневляет Бога грех блудный! Но мне скажут: что за оскорбление Христу Богу, если человек оскверняет тело свое грехами блудными? Поистине — великое оскорбление! Тело всякого Христианина не принадлежит ему: оно Христово, как сказано: «вы есте тело Христово и уди отчасти» (1 Кор. 2; 27). И еще: «несте свои (вы не свои) куплены бо есте ценою» (6; 20), — ценой крови Христовой: не тленным серебром или златом искуплены вы, но «честною кровию яко Агнца непорочна и пречиста Христа». Итак, Христианин, глава, которой ты мечтаешь о плотских блудных делах, — не твоя, а Христова, и не подобает тебе Христовой главой мечтать о скверных нечистых делах! Ноги, коими ты идешь на беззаконие, не твои, а Христовы, и не подобает тебе Христовыми ногами идти на грешное дело! Руки, которыми ты скверно действуешь, не твои, а Христовы, и не подобает тебе Христовыми руками творить нечистые дела! Все тело твое, которое ты оскверняешь блудным грехом, — не твое, а Христово, и не подобает тебе Христово тело осквернять плотскими скверными грехами: ведь ты — дом Христов, по слову Апостола: «храм Божий свят, иже есте вы» (1 Кор. 3; 17). А если бы кто захотел выгнать из дома хозяина: разве тем не сделал бы ему величайшей обиды? Конечно сделал бы, и хозяин, изгоняемый из своего дома, схватил бы меч и другое что, и стал бы защищаться. Так и Христос Господь, Которого мы изгоняем скверными плотскими грехами из Его собственного жилища, кровию Его купленного, оскорбляется, и приемлет меч, чтобы отомстить нам за сие оскорбление. Итак, братие, вот для чего Господь попустил бесам войти в свиней: Он восхотел показать Свой праведный гнев на грешников; Он отдаст грешников лютым бесам на вечные муки! Аминь.

407. Православный воин – Божий воин

Бог любит добродушный мир, — говорит святитель Московский Филарет, — и Бог же благословляет праведную войну. На земле всегда есть немирные люди, посему нельзя наслаждаться миром без помощи военной. Для охранения мира необходимо, чтобы победитель не дозволял заржаветь своему оружию". Не посему ли Господь —Бог мира и любви — нарицает «Себя Господом воинств? Oн — (благословенный Господь Бог наш) — научает руки (верных Своих) на ополчение и персты их на брань» (Пс. 14; 31). Он благословил оружие кроткого Авраама, который воевал за освобождение из плена своего племянника Лота; Он повелел народу Своему завоевать землю обетованную, Он помогал и кроткому Давиду на иноплеменников; верою в Него не только древние святые мужи, но и наши предки, наши цари, наши христолюбивые воины-братья побеждали целые царства, защищали святую веру, полагали свои души за Церковь Божию, за братии, за отечество... Так высоко звание воинское! — Так всегда и смотрел на него православный русский человек. Военная служба, по его убеждению, есть величайший подвиг любви к ближнему, прямое исполнение заповеди Христовой: «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15; 13). И первый подвижник на поле брани, первейший воин и воевода христолюбивого воинства есть Благочестивейший Государь наш православный, Самодержец Всероссийский. Значит, кто служит верой и правдой царю и Отечеству, кто свято хранит клятву, данную пред Богом при вступлении в звание воинское, тот не людям служит, а Богу Самому, исполняет Его святую заповедь; он готов всегда положить душу за братии своих, за Церковь святую, за царя — отца и Отечество и эта служба послужит ему самому во спасение его души. Вот почему бывали случаи, что иной, находясь в великой скорби, и желая привлечь на себя милость Божию, давал обещание идти в военную службу, подобно тому, как дают обещание идти в монастырь, или совершить другой какой-либо подвиг Богу угодный, и Бог видимо принимал от него этот обет, избавлял его от скорбей, и благословлял Своею милостию. Вот что рассказывает о себе один воистину христолюбивый воин, поступивший на службу по обещанию. "Я и в службу-то военную попал по особенной милости Божией; ради этой службы, я вот и свет Божий вижу, и радости семейные испытываю. Родитель мой—государственный крестьянин; из трех сыновей его я — самый старший. На 16-м году моей жизни, Господу угодно было испытать меня: я заболел глазами. Так как у отца моего не было детей старше меня, и во мне имел он уже порядочного помощника, то болезнь моя сильно печалила его. Несмотря на свою бедность, для излечения меня жертвовал он последней трудовой копейкой: я много лечился; но ни домашние, ни аптекарские лекарства не помогали. Обращались мы с молитвой и к Господу, и к Матери Божией и святым угодникам: но и здесь милости не сподобились. С течением времени болезнь глаз моих все более и более усиливалась, и наконец я ослеп. Это последовало ровно через два года от начала моей болезни. Совершенно потеряв зрение, стал я ходить ощупью — и, от непривычки, спотыкался. Однажды отец мой дрожащим голосом спросил меня:" Андрюша, разве ты ничего не видишь?" Вместо ответа я заплакал, а он не удержался от рыданий. Про чувства матери и говорить нечего: мать скорбела больше всех. — Тяжело было мое положение! Раз в избе оставался я один, чрез несколько минут вошел и отец. Положив руку на мое плечо, он сел подле меня и... задумался. Я не выдержал. "Батюшка, — печально сказал я, — ты все горюешь обо мне? Зачем так? Слепота моя — не от меня и не от тебя. Богу так угодно. Припомни-ка, что священник-то говорил нам на святую Пасху, когда был у нас с образами. Не унывайте, сказал он, чтобы не дойти до ропота на Бога. Мы не знаем и не дано нам знать, почему Господь посылает то или другое несчастье. Конечно, лучше думать, что они посылаются по нашим грехам. Но почему знать? — Может быть и над вами повторится слово Господа Иисуса, какое произнес Он о семействе евангельского слепца: «ни сей согреши, ни родители его... но да явятся дела Божия на нем» (Ин. 9; 3). Господь у нас тот же. Помнишь ли ты это, батюшка?" — "Так-то так, Андрюша, да как жить-то будем? Братья твои малы, мать от трудов и скорбей сгорбилась. Я, куда ни кинь, все один. Ты — больше не работник. Кажется, и не прокормимся". — "Как я не работник, батюшка? Всего, правда, делать не могу, а что-то нибудь, особенно при доме, авось сделаю; Господь, сказано, умудряет слепцов". — "Нет, Андрюша, какая уже твоя работа! А вот как бы что... Ходил бы ты к слепым и учился бы у них петь стихи. Все чем-нибудь тогда поможешь нам, да и сам не будешь голодать". Я понял тогда всю тяжесть моего положения и всю крайность бедности, снедающей отца моего. Вместо ответа я заплакал и склонился на стол, у края которого сидел. Батюшка как умел, стал утешать меня: "Андрюша, Андрюша, дитятко мое! Верно Богу так угодно, чтобы слепые кормились Его именем. И просят-то они во имя Божие и поют... все Божие". — "Правда-то правда, — в волнении заметил я, — но я никак не могу переломить себя, никак не могу принудить себя к нищенству. Лучше день и ночь буду работать, жернова ворочать, нагим ходить и голодом себя морить, но не пойду по окошкам, не стану таскаться по базарам и ярмаркам!" — После такого решительного отказа, родитель мой более не напоминал мне о нищенстве и слепцах. Разговор этот был в конце весны. Прошла весна, прошло лето. Настала осень, а слепота моя была все в одном положении.

Раз (это было в начале октября месяца), батюшка пришел с улицы и, ни с того, ни с сего, с воодушевлением, спросил меня: "А что, Андрюша, если бы Бог открыл тебе зрение, пошел ли бы ты охотой в солдаты? Служба бы твоя сочлась за братьев". — "Не только с охотой, но и с величайшею радостию, — сказал я. — Лучше же служить Государю и отечеству, чем с сумой ходить по окошкам и даром изъедать чужой труд, чужой хлеб. Если бы Господь открыл мне зрение, я ушел бы в этот же набор". — "О, если бы Господь умилосердился на твое обещание и я с радостью благословил бы тебя", — сказал отец. "И я бы", —добавила мать. Тем вечер и кончился. — Поутру встал я раненько, по обычаю умылся и, ни сколько не думая о вчерашнем разговоре, стал молиться. О радость! О ужас! В глазах моих отразился свет от лучины; я мог приметить даже то место ее, которое объято было пламенем, и горящий конец отличить от негорящего. — "Батюшка! Матушка! — закричал я. — Молитесь вместе со мной. На колена пред Господом! Милосердный, кажется, сжалился надо мной..." Отец и мать бросились на колена, упали ниц на землю, и все мы рыдали. В избе, в эти мгновения, только и слышны были одни молитвенные вопли души: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!" — Через неделю я совершенно был здоров, а в начале ноября был уже рекрутом. Минуло 25 лет моей службы, и ни разу не болели у меня глаза. А между тем под какими бывал я ветрами, в каких живал сырых и гнилых местах, и какой, по временам, переносил зной! В настоящее время я женат, и вот уже в чистой отставке; и честным трудом могу приобретать себе пропитание, никого не отягощая и никому не надоедая. После этого, как же смотреть мне на военную службу, как не на милость Божию ко мне? Видно, служба-то Государю православному, кто бы ни поступил в нее, Богу приятна, и те пред Господом тяжко согрешают, которые уклоняются от службы военной" (Странник, 1864 г.). Так заканчивает свой поучительный рассказ этот почтенный воин. — Счастливы вы, православные наши Христолюбивые воины, если смотрите на свою службу, как на дело Божие, если почитаете ее себе за честь великую, за особую к вам милость Божию! Не забывайте же, что добрый воин царя благочестивейшего должен быть и добрым воином Царя Небесного Иисуса Христа. Любите крепко святую матерь нашу Церковь Православную, исполняйте свято ее святые заповеди, и если Богу угодно будет, чтобы вы положили души свои за Веру Православную, за царя-батюшку, за родную землю русскую, то спокойно идите на смерть: святая Церковь будет просить вам у Царя Небесного венца мученического...

(Из слова святителя Димитрия, митрополита Ростовского)

408. Что делать нам – грешникам?

Сие поучение (пред исповедью) переведенное с малороссийского наречия, принадлежит святителю Мелетию, архиепископу Харьковскому и Ахтырскому. Он оставил по себе вечную память своей подвижнической жизнью, своей кротостью и милосердием, своим нестяжанием и постничеством. Еще при жизни проявлялись в нем особые дары благодати Божией, и по кончине его многие прибегают к помощи его святых молитв и получают просимое. Он скончался в 1840 году. Его тело нетленно почивает в пещерной церкви Харьковского Архиерейского дома.

Много у нас знакомых, много благодетелей; есть у нас и отцы и матери, и другие родные; все они нам — свои люди, и все нас любят, заботятся о нас и берегут нас; но никто из них так нас не любит, как любит нас Господь. Он, милосердый, и создал нас. Он нас питает. Он нас хранит и в поле и дома, хранит нас, как мы храним свои очи, и еще больше того. А мы что же? О, горе наше! Мы, за таковую к нам милость Божию, так часто-часто прогневляем Его, милосердого, своими грехами! Он, милосердый, и ночью хранит нас, а мы встанем поутру и поскорее бежим за своими делами, и лба не перекрестим, тотчас хватаемся за работу, а то, пожалуй, и так прокружимся, в суете. Как подумаешь, да вспомнишь о своих грехах, то и сам видишь, что добра никакого не сделал, а все только грешил да грешил... Так что же? Неужели так и оставаться? О — не дай, Господи! — Что же делать? — Видим мы на святых иконах лики всяких святых: есть там и святой Петр, и святой Павел, и святая великомученица Варвара. Может быть тебе когда-нибудь приходило на мысль: ужели они и родились святыми? Если этого не было у тебя на уме, то я тебе скажу, что и они все были такие же люди, как и мы с тобой, — и они родились, трудились, жили на свете с нуждой и горем, но живя так, не забывали и Господа. Когда случалось ком из них согрешить, то сейчас же и каялись пред Богом, плакали пред Ним и Ему молились; вот за это самое милостивый Господь и даровал им святость. Что это так, то вот вам доказательство: Господь и Спаситель наш, когда еще жил на земле среди людей, сказал однажды такую притчу: два человека пришли в церковь помолиться, один был фарисей, а другой мытарь. Фарисей был знатный человек, а мытарь был сборщик податей. Вот они оба пришли и стали молиться Богу. Фарисей встал впереди и начал выхвалять себя: вот, говорит, Господи! Благодарю Тебя, что я не такой, как этот мытарь. Я все делаю, как Ты повелеваешь: пощусь два раза в неделю, подаю милостыню бедным, да и не распутничаю. Много и еще наговорил такого, и притом молился так громко, что и другие слышали, как он молится. А мытарь, вспоминая свои грехи, стал позади всех, у самого порога, и горько-прегорько плакал... Он не смел и глаз поднять к небу, как недостойный грешник. Вспоминая все случаи, на сколько кого обсчитал и взял лишнее, когда кого обманул и притеснил, помышлял, что он недостоин и на свете жить, и в таком горе плакал и вопиял к Богу: Боже мой, Боже! Помилуй меня! Будь милостив ко мне грешному! — В таком горе мытарь готов был все рассказать, чем когда согрешил, лишь бы Господь простил его. Плакал он, сердечный, сокрушался у порога, за все осуждал себя и просил милости у Бога. Что же вышло? А вышло то, что милостивый Господь в одну минуту простил ему все его грехи, и мытарь, после слез покаяния, вышел из церкви оправданным и прощенным. А фарисей как? Да фарисей вовсе не получил никакой пользы от своего самохвальства. Он сам себя выхвалял, за то Бог и не послушал его. Фарисей — каким был, таким и вышел из церкви. А за что? За то, что хвалил самого себя!Братия мои добрые христиане! Вот и вы стоите теперь в церкви пред Богом; и вы вот уже не один день ходите с нами в сей дом Божий и молитесь милосердому Господу. А сегодня будете еще исповедоваться. Для чего же это делается? Для того, чтобы мы получили от Бога прощение своих грехов, в коих кто виновен пред Богом. И в прежние годы вы исповедовались, и теперь будете исповедоваться, а знаете ли, как по правде должно исповедоваться? Есть такие богобоязненные говельщики, которые на исповеди рассказывают всю правду о своих грехах: такие говельщики выходят от исповеди прощенными так же, как вышел из церкви прощенным мытарь. А есть между нами говельщики, и таких немало, что стоят на исповеди, как немые, ничего не говорят, хоть и не спрашивай их, или же отвечают на все одно и то же: не помню, не знаю, ни-ни!.. Так что же? Ужели и такая немая исповедь полезна? — О, нет! Вы видите, что мытарь получил прощение грехов своих, когда все их припомнил, и припомнив, не стоял молча, а плакал пред Богом и сокрушался; он готов был каждому человеку рассказать все, в чем он согрешил. А когда так, то и тебе, если хочешь, чтобы твоя исповедь не осталась безполезной, так же должно рассказать все, чем ты прогневал Небесного Господа. Ты только потому себя и считаешь говельщиком, что походил дня два в церковь, постоял немым на исповеди, ничего не сказал, поклонился, перекрестился, да и все тут?! Ах, добрые братья мои христиане! Бросьте вы этот обычай немой исповеди; лучше сделай дело по Божиему, на пользу твоей душе, чем и после говения не получит пользы... Вот ведь и ты не любишь, если придется заметить сына или работника в каком-нибудь проступке, и станешь его спрашивать, а он запирается? Ты досадуешь на него за это и сердишься и не признаешься ни в чем? Вот ты — тварь, да и то сердишься; как же ты хочешь, чтобы твоя немая исповедь была приятна Богу — нашему Творцу?! Ну, а если виноватый пред тобой заплачет, — ведь ты прощаешь? Вот так же и Господь готов простить, но для сего надобно со смирением признаться и поплакать о том, что мы — тварь — прогневали нашего Творца и Бога. Не запирайся, не стыдись, все рассказывай: когда пьянствовал, когда сквернословил, когда соседа обидел, когда наклеветал на кого? Ты только вздохни да поплачь пред Богом, вот все твое дело и поправится. Да почему тебе и не рассказать всего? Кого тебе стыдиться? Духовник — сам человек грешный, смеяться над тобой не будет, а рассказать кому, что ты ему скажешь — да он скорее умрет, чем расскажет! Стало быть, чего же тебе стыдиться? Ах, ради Бога, не стесняйтесь, не стыдитесь, а рассказывайте все, по сущей правде! Милосердный Господь не будет попрекать за грехи: при чистосердечной исповеди пред духовником Господь простит тебе грехи, да еще так простит тебе грехи, что уж никогда после их и не воспомянет, если ты вперед не будешь сам опять ими увлекаться. О даруй же, Господи, чтобы и на сей раз ваше говение и исповедь были вам на пользу, были благоугодны милосердному нашему Создателю! А это будет тогда, когда вы на исповеди откроете искренно все грехи, и впредь уже не будете их повторять, а будете впредь жить по Божию закону! Аминь.Дух постаВсем нам, братие, должно знать, что угодно пред Богом, чтобы не быть осужденными. Что в том, что мы постимся, а не исправляемся, — что в том будет пользы? Одно воздержание от скромной пищи, хотя бы и самое суровое, нимало не принесет нам пользы, если мы будем при этом творить злые дела. Если и одним пеплом будем питаться, а от злобы не отстанем — не спасемся. Если от хлеба воздерживаемся, а при этом гневаемся на брата и завидуем ему, то мы уподобляемся только зверям: ведь и они хлеба не едят, а едят мясо, — вот также и мы: гневом, завистью, клеветой пожираем друг друга и братии своих. Если ты хочешь воздержаться от мяса и рыбы, то при этом отстань и от гнева и злобы, от гордости, клеветы, зависти, обиды, воровства, • пьянства, блуда и всякого греха. А кто не пьет ничего и мяса не ест, а злобу в сердце держит, такой хуже скота. И скот ведь не ест мяса, и вина не пьет. Если кто и на голой земле спит, а мыслит злое, и такой не хвались: и скот в постели не нуждается. Отстанем, братие, от грехов наших, и тогда не будем подобны скотам. Будем творить плоды добрых дел, и Ангелам уподобимся, и со святыми получим вечную жизнь. Бог не для того нас сотворил, чтобы мы жили по-скотски и потом шли в муку вечную; но для того чтобы, пожив здесь на земле в воздержании, посте, чистоте, в покаянии и милостыне, и особенно в любви, смирении, послушании, братолюбии, перешли в вечную жизнь, которая обещана нам от Бога, если соблюдем заповеди Его. Ему слава со Отцом и Святым Духом во веки. Аминь.(Из рукописного сборника XVII века "Измарагд")409. Начало благоеБольно, братие мои, подумать, как мы стали слабы, как мало заботимся о спасении души... Вот настал Великий Пост, — время святое, время самое благоприятное для покаяния. Кажется, если мы искренно веруем в Господа Иисуса Христа, если не лицемерно носим святое имя Христиан, то когда еще и думать о Боге, о душе, о будущей жизни, когда и очищать себя от грехов, если не теперь? Но что же видим на деле? — Не буду говорить о том, кто совсем поста знать не хочет и ест скоромное круглый год: достоин ли такой имени Православного Христианина? — нет: я говорю о том, кто пост знает, почитает, но по своему его понимает. Так, например, мы вот мяса в пост не едим, — и хорошо, конечно, делаем, что не едим, потому что так святой Церковью заповедано; — а осудить ближнего, коснуться его чести, очернить его имя доброе — это почти и за грех не считаем!.. Мы мяса не едим, а вот обмануть человека, обмерить, обвесить, обсчитать его при купле и продаже, подложить ему худой товар за хороший, дешевый за дорогой — в этом как будто для многих из нас и греха нет: "Дело житейское, дело обычное!.." Оскоромиться как-нибудь нечаянно — почитается у многих великим грехом, а ложиться спать, не помолясь Господу Богу, а побожиться хотя бы сто раз в день, а напиться допьяна, если к тому представится удобный случай, — поссориться с соседом, бранить домашних, сквернословить, — все это для некоторых из нас как будто дело такое обычное, что и совесть много их не тревожит... Ах, братие мои возлюбленные! Это ли пост, Богу приятный?!. Это ли пост христианский?!. Нет, други: это пост — фарисейский, это пост, о котором говорит Господь чрез пророка: «не сицеваго поста Аз избрал» (Ис. 58; 4). «Постящеся телесне — постимся и духовне». Если доселе не умели жить по христиански — поучимся теперь! Если не начинали жить по-Божии, то начнем хотя отныне! Ныне время к сему самое благоприятное, ныне —дни спасительные! Если теперь не начнем, если теперь нам недосужно, то когда же наконец?.. И доколе еще будем испытывать Божие долготерпение к нам, грешным?..