Слушайте: вот, вышел сеятель сеять; и, когда сеял, случилось, что иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали тó. Иное упало на каменистое место, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока; когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и терние выросло, и заглушило семя, и оно не дало плода. И иное упало на добрую землю и дало плод, который взошел и вырос, и принесло иное тридцать, иное шестьдесят, и иное сто. И сказал им: кто имеет уши слышать, да слышит! Когда же остался без народа, окружающие Его, вместе с двенадцатью, спросили Его о притче. И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся, и прощены будут им грехи. И говорит им: не понимаете этой притчи? Как же вам уразуметь все притчи? Сеятель слово сеет. Посеянное при дороге означает тех, в которых сеется слово, но к которым, когда услышат, тотчас приходит сатана и похищает слово, посеянное в сердцах их. Подобным образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые, когда услышат слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняются. Посеянное в тернии означает слышащих слово, но в которых заботы века сего, обольщение богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают слово, и оно бывает без плода. А посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают слово и принимают, и приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной во сто крат (Мк 4:3—20).

Первый вопрос, который вызывает во мне только что прочитанная притча, следующий: неужели есть люди, которые обречены не понимать, потому что они представляют собой ту или другую неплодородную землю? Неужели только некоторые, изображенные здесь как поле доброй, плодородной земли, могут понять и потому найти спасение? Если так, то была бы глубокая несправедливость в Боге и была бы большая неправда.

Нам надо понять очень важную вещь: эта притча не определяет людей вообще, разделяя их на категории. Эта притча нам говорит о тех состояниях, которые бывают в нас. Каждый из нас меняется изо дня в день. То человек чуток — и может каждое живое слово воспринять до глубин души, и там это слово, как семя в поле, остается в самых глубинах и начинает оживать, прорастать и в свое время даст богатый плод. В другие моменты мы бесчувственны, не способны отозваться не только на притчу — не способны отозваться даже на горе самого близкого, родного нам человека, когда мы окаменеваем от своего горя или от своей какой-то внутренней озабоченности. Тогда хотя семя падает в нас, хотя мы слышим, что друг нам говорит что-то очень важное о своем горе: у него ребенок умер, жена его бросила, с ним случилось нечто, что кажется ему непоправимым, — но мы не слышим, потому что все падает на камень, каким стало наше сердце. В другие времена бывает, что мы отзывчивы, но эта отзывчивость поверхностная: мы еще остались поверхностными людьми, у нас нет той глубины, которая способна воспринять с силой то, что до нас доходит извне. Опять-таки, это может относиться к горю другого человека или к его радости. Человек приходит к нам с горем, и мы короткое время — час, полтора — можем с ним сидеть, ласково его слушать, его утешить, обнять его плечи рукой. А когда он уйдет — готовы стряхнуть все его горе с себя и погрузиться в нашу обычную жизнь, в самые плоские вещи. Мы свое дело сделали, «утешили» другого человека, приняли участие в его горе, теперь его горе осталось при нем, «а я-то при чем? я теперь могу и в кино пойти, и книгу почитать, или к друзьям зайти, или чем-то заняться, что мне нужно». Вот на что указывает эта притча, когда говорит о людях, которые поверхностны, в ком корня нет, глубины нет. Да, это слово пало и взросло — лишь на время.

Когда речь идет о слове Божием, увы, бывает то же самое. Падает это семя на такую почву и на время укореняется, потому что мы с радостью его приняли, с интересом, с живостью, но глубины-то у нас нет. Может быть, горе не вспахало нашу душу; может быть, земные, человеческие радости до нас никогда не доходили, мы только пригубливали, мы никогда глубоко не пили из кубка горя или радости, и поэтому живем-то мы недостаточно глубоко…

А то бывает (о чем тоже сказано в этой притче), что мы воспринимаем слово, но столько забот, столько нужд в нашей жизни; когда же нам заботиться об услышанном? Вечность? — она еще впереди, «успеется», а сейчас надо богатеть, надо с друзьями побыть, мало ли что надо сделать. И тогда оказывается, что заботы века сего заглушают слово, нам некогда заняться вечностью, нас занимает только время.

У Достоевского есть замечательное место, где он вспоминает свой приезд в Неаполь. Он стоит на палубе корабля и видит неописуемую красоту: голубое бездонное небо и природу, горы, город, море. Он весь охвачен этой красотой, а вокруг приехавшие одновременно с ним и не смотрят на природу, на небо. Это все успеется, сейчас им надо заняться своим багажом, высадиться как можно скорее, раньше других, чтобы успеть найти извозчиков. Достоевский смотрит и говорит: да, а небо-то глубокое, бездонное, но небо всегда будет, «успеется» на него посмотреть, а теперь надо высадиться.

Не так ли мы живем очень часто — не только по отношению к Богу, но и по отношению к людям? Слишком часто, почуяв нечто глубокое, на чем мы могли бы остановиться, мы это отстраняем, потому что есть что-то другое — мелкое, ничтожное, но что «надо» сделать сейчас. Оно от нас может уйти, багаж мой может остаться на корабле или я его потеряю по дороге — на небо я успею посмотреть… Так бывает и с Богом. И к Богу я «успею» дойти.Об этом я хочу сказать подробнее, пользуясь другой притчей:Один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: идите, ибо уже всё готово. И начали все, как бы сговорившись, извиняться. Первый сказал ему: я купил землю и мне нужно пойти посмотреть ее; прошу тебя, извини меня. Другой сказал: я купил пять пар волов и иду испытать их; прошу тебя, извини меня. Третий сказал: я женился и потому не могу придти. И, возвратившись, раб тот донес о сем господину своему (Лк 14:16—21).Притча продолжается, но я на этом остановлюсь, потому что это единственное, что я хотел вам вычитать. Здесь ясная картина того, что с нами бывает. Мы призваны в Царство Божие, то есть мы призваны вступить с Богом в отношения такой близости, такой взаимной любви, чтобы стать Его самыми близкими друзьями. Но для этого, конечно, надо найти время на Него, надо просто найти время с Ним пообщаться, так же как бывает с друзьями. Мы не называем другом человека, который иногда, встретив нас на улице, скажет: «Ах, как я рад тебя видеть!» — и потом никогда не покажется у нас дома, будь у нас горе, будь у нас радость. Тут то же самое. Человек, который говорит: «Я теперь хозяин земли», — на самом деле только раб этого кусочка земли, поля, в которое он пустил корни, и эти корни ему не дают никуда от поля отойти. Другой человек купил пять пар волов, у него дело, у него призвание, он что-то должен с этими волами делать. Третий приглашенный отвечает: я только что женился сам, я не могу прийти на твой пир. Как я могу прийти на твою радость, когда мое сердце переполнено моей, собственной? Для твоей радости в моем сердце места нет. Если я приду на твою радость, я должен на минуту забыть свою. Нет, этого я не сделаю!Разве это не то, что так часто мы делаем в том или другом виде? Я хочу сказать, что у нас сердце чем-то переполнено и в нем нет места, чтобы разделить чужую радость или чужое горе. Это же страшно подумать! Но вот о чем нам говорит эта притча. Это очень важно нам воспринять, потому что иначе мы будем продолжать жить, пуская корни в землю, думая, будто мы ею обладаем, когда мы рабы ее. («Земля» здесь обозначает все то, что нас может вещественно поработить: богатство в каком бы то ни было виде.) Или у нас высокое представление о нашем призвании. Нам надо что-то совершить громадное: я художник, я писатель, я умный человек, скажем даже — я священник, я проповедник, я богослов. Мне некогда заняться Богом, потому что я занимаюсь по отношению к другим людям изложением того, кто Он, что Он, говорю о тайнах Царства Божия. Жутко подумать об этом по отношению к себе, но и к другим!Теперь мы сумеем, может быть, понять, какая свобода от нас требуется этой притчей по отношению к тому, что мы слышим: свобода эта не значит отказ, это — независимость. Ведь большей частью то, что мы называем любовью, это порабощение другого и одновременно порабощение себя самого, это такое отношение к кому-то, когда мы к этому человеку привязаны, как осел привязан к стене, это не любовь. Такая привязанность — нечто совсем другое, это рабство. Мы призваны к такой любви, которая отрекается от себя, которая отрешенно и пламенно обращена к другому и способна видеть его или ее, а не себя в отражении.