***

На европейском Западе христианство постепенно превращалось в гуманизм. Долго и упорно сужали Богочеловека и наконец свели к человеку – к непогрешимому человеку в Риме и к не менее непогрешимому человеку в Берлине. Так осуществился западный христианско-гуманистический максимализм – папизм, берущий у Христа все, и западный христианско-гуманистический минимализм – протестантизм, который у Христа просит минимум, зачастую ничего. И в папизме, и в протестантизме как высшая ценность и высший критерий вместо Богочеловека воздвигнут человек. Там была совершена болезненная и тяжелая коррекция Богочеловека, Его дела, Его учения.

Терпеливо и упорно трудился папизм, чтобы заменить Богочеловека человека, до тех пор пока в догмате о непогрешимости папы Богочеловек не был навсегда заменен непогрешимым человеком. Так, этим догматом человек однозначно и предельно ясно провозглашен не только чем-то большим, чем человек, но и большим, чем святые Апостолы, чем святые Отцы и святые Вселенские Соборы. Таким отступлением от Богочеловека, от вселенской Церкви, папизм превзошел Лютера – создателя протестантизма. В самом деле, первый радикальный протест против единой, святой, соборной и апостольской Церкви надо искать в папизме, а не в лютеранстве. В этом первом протесте и обнаруживает себя первый протестантизм.

Не стоит обманываться, западный христианско-гуманистический максимализм – папизм – и есть радикальнейший протестантизм, так как он основание христианства перенес с вечного Богочеловека на преходящего человека. И провозгласил это главным догматом, то есть главной истиной, главной ценностью, главным критерием. А протестанты просто приняли этот догмат в его сущности, развили его до неслыханных размеров и разработали до деталей. На самом деле протестантизм есть не что иное, как тотально примененный папизм, основной принцип которого претворяется в жизнь каждым человеком в отдельности. По примеру непогрешимого человека в Риме всякий протестант – повторенный непогрешимый человек, так как претендует на личную непогрешимость в делах веры. Можно сказать, протестантизм – это вульгаризованный папизм, но лишенный мистики, авторитета и власти.

За счет того, что западное христианство со всеми его бесконечными богочеловеческими истинами было сведено к человеку, оно превратилось в гуманизм. Это, может быть, выглядит парадоксально, но истинно своей неопровержимой и непреклонной исторической действительностью. Ведь западное христианство, по своей сути, есть самый решительный гуманизм, потому что оно провозгласило человека непогрешимым и богочеловеческую религию превратило в гуманистическую. Об этом свидетельствует то, что Богочеловек вытеснен на небо, а на освобожденное место на земле поставлен «его заместитель и наместник», «Викарий Христа»[или «наместник» как, католики зовут Папу- ред. golden-ship.boom.ru ]… Какая трагическая нелепость – вездесущему Богу и Господу назначать заместителя и наместника! И эта нелепость воплотилась в западном христианстве.

Так совершено своего рода развоплощение воплощенного Бога, обезбогочеловечивание Богочеловека. Западный религиозный гуманизм вездесущего Богочеловека провозгласил не присутствующим в Риме, из-за чего Ему и назначил заместителя в лице непогрешимого человека. Всем этим этот гуманизм как бы сказал Богочеловеку: ступал бы Ты из нашего мира в другой, уходи от нас, у нас есть Твой заместитель, который Тебя непогрешимо во всем заменяет.

Эта замена Богочеловека человеком на практике проявилась в ощутимой замене христианской богочеловеческой методики методикой человеческой, иногда даже слишком человеческой. Отсюда аристотелевский философский примат в схоластике, отсюда казуистика и инквизиция в этике, отсюда папская дипломатия в международных отношениях, отсюда клерикальные партии в политике, отсюда папское государство, отсюда прощение грехов путем декретов и по радио, отсюда иезуитство в различных формах.

Все эти факты наводят на заключение: гуманистическое христианство, по сути, есть самый решительный протест против Богочеловека, Его аксиологии и критериологии. В этом опять-таки излюбленное желание европейского человека все свести к человеку как к основной ценности и основному мерилу. А за всем этим стоит единый идол – «Человеческое, слишком человеческое»[название произведения Ф. Ницше.].Сведением христианства к гуманизму христианство, без сомнения, упрощается и тем самым уничтожается. Совершив унификацию христианства с гуманизмом, сегодня уже кое-где в Европе помышляют о том, чтобы гуманистическое христианство древней языческое религией. Единичные призывы в протестантском мире: «Назад к Иисусу!» - всего лишь на всего немощные крики в промозглой ночи гуманистического христианства, оставившего богочеловеческие ценности и критерии и теперь задыхающегося в отчаянии и немощи. А из глубины веков звенит терпкое слово горестного пророка Божиего Иеремии: проклят человек, иже надеется на человека! (17: 5).В широкой исторической перспективе западный догмат о непогрешимости человека не что иное, как попытка оживить и обессмертить умирающий европейский гуманизм. Это последняя трансформация и окончательное торжество гуманизма. После рационалистической просвещенности 18-го века и близорукого позитивизма века 19-го европейскому гуманизму не оставалось ничего другого, как распасться в своих противоречиях и в своей немощи. Но в трагический момент религиозный гуманизм пришел к нему на помощь и своим догматом о непогрешимость человека спас европейский гуманизм от очевидной смерти. Но, хотя и догматизированный, западный христианский гуманизм не мог не содержать в себе все пагубные противоречия европейского гуманизма, единодушно желающие одного – изгнать Богочеловека с земли на небо. Ибо главное, самое главное для гуманизма, чтобы человек стал высшей ценностью и высшим критерием.***Итак, христианство является христианством благодаря Богочеловеку, Его богочеловеческой идеологии и богочеловеческой методике. Это основная истина, относительно которой не может быть никаких компромиссов. Этой основной истиной обусловлена и определена вся христианская аксиология и критериология. Только как Богочеловек Христос является высшей ценностью и непогрешимым критерием. Надо быть откровенным и последовательным до конце: если Христос не Богочеловек, тогда Он наглейший самозванец, ибо провозгласил себя Богом и Господом. Но евангельская историческая действительность неопровержимо показывает и доказывает, что Иисус Христос по всему и во всем – совершенный Богочеловек. Поэтому человек не может быть христианином без веры в Богочеловека и Его богочеловеческое тело – Церковь, которой Он оставил всю Свою чудесную личность. Спасительная и животворящая сила Церкви Христовой обнаруживается в вечно живой и вездесущей Личности Богочеловека. Всякое замещение Богочеловека каким бы то ни было человеком и всякое выделение из христианства только того, что отвечает индивидуальному вкусу и разуму человека, превращает христианство в поверхностный и беспомощный гуманизм.Ничто не ново под солнцем, кроме личности Богочеловека Христа. Только она нова и вечно нова. Это то, что Новый Завет всегда делает новым и новозаветную истину – всегда новой и вечной. Вечно молодая и новая в своем богочеловеческом совершенстве личность Богочеловека не может ни меняться, ни заменяться. Она всегда равна себе и верна себе. Поэтому и Евангелие всегда и всюду одно и то же, одно и то же и для людей на земле, и для ангелов на небе. Поэтому Богочеловек Христос – единое слово, единый разум, единый смысл человека и твари. Без Него в этом мире и для этого человека невозможна никакая, хоть сколько-нибудь приемлемая теодицея.С чисто онтологической точки зрения Богочеловек не чудо, а необходимость такого мира и такого человека. Поэтому в Святом Евангелии и сказано, что Бог Слово, воплотившись, во Своя прииде (Ин 1: 11).[ Пришел к своим] А чем же люди Ему Свои, если не своей боголикой душой? Еще сказано: сего бо и род есмы (Деян. 17: 28).[ "мы Его и род".] Не иным чем, но боголикою душою. И еще сказано, что Бог Слово бе свет истинный, иже просвещает всякаго человека грядущаго в мир (Ин. 1:9)[ Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир.]. Поэтому, воплотившись, Он не обитал среди чужих, но среди своих. И мы, исповедуя Богочеловека, опосредованно исповедуем христоликость человека, божественное происхождение человека, божественную возвышенность человека, а значит, и божественную ценность и неприкосновенность его человеческой личности. Если же не так, то чем бы мы были свои Богу Слову и родом Божиим? В самом деле, борьба за Богочеловека есть борьба за человека. Не гуманисты, а люди богочеловеческой веры и жизни борются за настоящего человека, человека боголикого и христоликого.