Он ведет через самоотвержение ради Другого.

Покаяние – это путь живого и обновляющего диалога Личностейlxxxix 277. Только так человек может разрушить пустоту, которую он вздул в себе: только извне, только положительным содержанием она может быть заполнена.

Если человек уже отчаялся изменить себя и свою жизнь – чем он может быть избавлен и от уже невыносимой тяжести прошлого, и от беспросветного отчаяния относительно будущего? – Покаянием.

В церковном языке «Покаяние» – это антоним «отчаяния». Потому и говорит преподобный Иоанн Лествичник, что «покаяние есть отвержение отчаяния». Человек в мире не один. У него есть Дом, в который он всегда может вернуться.

Более того, по наблюдению святителя Феофана Затворника, «к Богу нельзя идти с чувством «я сам» – даже если человек думает: вот я покаюсь, и все будет хорошо. Но без Бога человеческое покаяние: что оно? Ушибся и больно: что тут?!»278. Покаяние связано с ожиданием исцеляющей помощи извне, от любящей благодати Божией.

В этом одно из отличий христианства от языческой концепций «рока», «фатумы», «кармы». А. Клизовский – ученик Е. Рёрих – так разъясняет разницу между христианским и оккультным пониманием покаяния (к сожалению, вслед за своими учителями становясь на сторону оккультизма): «Воздаяние людям за их поступки производит не Существо, хотя бы и очень высокое, хотя бы и сам Бог, Которого можно было бы упросить, но слепой закон, не обладающий ни сердцем, ни чувствами, которого ни упросить, ни умолить нельзя, – пишет А. Клизовский. – Человек не может дать ничего закону, чтобы получить от него больше, он не может его любить и не может рассчитывать на ответную любовь со стороны закона. Греческая Фемида говорила древнему греку то, чего не знает современный христианин, что воздаяние за дела производит не премудрый Господь, но слепой и вместе с тем разумный закон. Религиозно настроенный христианин может молиться своему Богу хоть с утра до вечера, может каяться в своих грехах хотя бы каждый день, может разбить себе лоб, кладя земные поклоны, но он не изменит этим своей судьбы ни на йоту, ибо судьба человека складывается его делами, за которые закон Кармы приведет соответствующие результаты, и результаты эти нисколько не будут зависеть ни от молитв, ни от поклонов, ни от покаяния»279.

Здесь забыты и евангельская притча о блудном сыне, и молитва разбойника, и покаяние Марии Магдалины, и раскаяние Давида.

Принять теософию за «развитие христианства» можно только, если забыть, что Христос сравнивал Бога с любящим Отцом, а не со слепым законом. Согласно библейскому Откровению, не безликий и безлюбовный «Закон», а любящая Личность Творца – исток мироздания. И потому «Господь не стыдится принимать нас снова» (преподобный Макарий Египетский). И именно проповедью покаяния христианство обновило мир. «В тайне слез христианских содержится главная тайна христианского воздействия на мир: ими преобразовало оно историю. Не бичами, не кострами, не тюрьмами: все это – бессилие тех, кто не умел плакать», – писал Василий Розанов280… Труп не может сам себя оживить. А именно мертвецом называет блудного сына отец в евангельской притче. Та смерть, о которой говорит притчевый отец – это смерть духовная, а не телесная. Без различения этих двух видов смерти ничего не будет понятно в Евангелии. Медики говорят, что если у человека есть какой-либо орган, то в природе есть и болезни, характерные именно для этого органа. К этому можно добавить, что раз у человека есть душа – то есть и болезни, поражающие душу. Грех в православной традиции считается именно болезнью, раной, которую человек причиняет своей собственной душеxc. И вот, с одной стороны, преподобный Исаак Сирин уподобляет грешника псу, который лижет пилу и не замечает причиняемого себе вреда, потому что пьянеет от сладости собственной крови. А с другой – в исповедальной молитве священник говорит своему кающемуся духовному сыну: «Пришел еси во врачебницу (больницу), да не неисцелен отыдеши». Итак, смысл аскетики – не вреди своей душе. Смысл притчи о блудном сыне: покаянием всегда можно найти дорогу к Отчему Дому.