Гость ответил:

– Конечно, я чувствовал себя более счастливым, когда, забыв обо всем, просил, как не имеющий ничего, у Того, Кого вы назвали неведомым Богом, о моих близких. Во время молитвы из сознания исчезает все, чем жил рассудок,– в ней говорит душа, но это короткие мгновения. Затем все возвращалось на круги своя.

Духовник сказал:

– Теософия требует не веры, а знания, но не дает ни того, ни другого. А в христианстве вера переходит в знание, в то опытное мистическое знание, которое может быть доступно каждому человеку, подчинившему себя Христу. Господь дал вам некий опыт, а теперь от вас зависит, принять его, постараться понять или же отвергнуть. Вы сами уже сказали о том, что это был опыт любви, который не могли дать никакие фолианты, а дала краткая молитва в безлюдном храме.

Гость ответил:

– У каждого человека есть что-то свое, задушевное, как вы говорите, святое, над чем нельзя экспериментировать. Я поделился с вами своими переживаниями, но я не могу делать их предметом анализа или оценок. Мне хотелось бы хранить их в тайне от людей, даже от самого себя – в молчании.

Духовник сказал:

– Я как раз и говорил о том, что это чувство анализировать нельзя, его надо принять как свидетельство. Я только хочу повторить, что истина и любовь неотделимы друг от друга. Гость ответил: – Мой отец владел несколькими языками, и в детстве меня обучали французскому и английскому. Затем я самостоятельно выучил немецкий и латынь. Я почему-то хотел овладеть санскритом, но из этого ничего не получилось: время переменилось и поставило другие проблемы. Но в тяжелые годы знание языков помогло мне: я зарабатывал тем, что давал уроки. Во время войны меня взяли в штаб переводчиком, может быть, это и спасло мне жизнь. В последнее время у меня появилось желание рисовать, но странное дело: то, что я нарисую, вскоре перестает мне нравиться, и я сжигаю рисунок. Духовник сказал: – Вы нечаянно задели очень интересную тему, вернее, другой аспект вопроса, о котором мы говорили. Бог ощущается как любовь; это как прикосновение Его перста к человеческому сердцу. Бог еще видится душе и как высшая красота, та мистическая красота, которая познается в молитве. Но к этому человек должен быть подготовлен многолетними трудами. Я хочу сказать немного о другом. Религия непосредственно выражается в искусстве. Здесь большое место занимает религиозное переживание человека, воплощенное в визуальную форму, а также мир, с которым общается этот человек, невидимый, но реальный мир. Божество – это, как мы уже сказали, высшая красота. А теперь посмотрите на искусство шиваистовlxxx, ламаистов и занимающихся буддийским тантризмом, то есть на то, что теософия считает тайной мудростью и высшим полетом духа, и вы увидите мир чудовищ и драконов, многорукие божества, обвитые змеями, богинь, держащих, как чаши, человеческие черепа. Вот духовный мир теософов, выявленный в искусстве, вот свидетельство о том, с чем имеют дело эти ученики махатмlxxxi. Я не буду говорить здесь об оргиистических сценах, изображенных как священные символы в индуистских храмах; все это искусство – изнанка теософии. Могут ли эти чудовища, как бы вы их символически ни трактовали, дать покой и свет вашей душе? Могут ли эти маски, похожие на обитателей ада, открыть вам тайны какой-то мудрости? Там одна тайна, имя которой – смерть. Сравните это с православным искусством, которое открывает не адские глубины, а небо. Сравните клыки этих обоготворенных зверей с ликами икон, и вы увидите, что вы избрали, кому вы поверили, кому вы служили, из каких источников пили мертвую воду. Гость задумался: – Это новая для меня мысль, я не могу найти ответа, да и не хочу искать его, так как чувствую тем, что вы называете сердцем: в ваших словах есть нечто, что убеждает меня, и это не только факты, о которых вы говорили, но еще, как я полагаю, молитва за меня. Я думаю, что сегодняшняя беседа пока что для меня достаточна, позвольте попрощаться с вами.