Монашество невозможно без послушания, смирения, отвержения себя и готовности нести скорби. Сегодня мы не переносим тех лишений, которые терпели подвижники древности: мы сладко едим, мягко спим, у нас есть бытовые удобства, вокруг нас много людей, мы не живем в пустыне. Тем не менее все то, что упомянуто в монашеских обетах,— терпение скорбей, гонений, испытаний, искушений — Господь дает каждому человеку, желающему идти монашеским путем. Терпение скорбей, особенно душевных, восполняет все, что не дано нам обстоятельствами нашей сегодняшней жизни. Наверное, это знакомо каждому желающему стать монахом и каждому избравшему монашеский образ жизни, и думаю, это как раз то, чем Господь испытывает нас и помогает нам возрастать. И если человек готов принять это от Бога безропотно, безоговорочно, как крест, тогда он сможет стать настоящим монахом в любых условиях, в какие бы ни поставил его Господь.

Вот в двух словах то, что я могу сказать. Теперь я готов ответить на вопросы.

— Расскажите, пожалуйста, как Вы пришли к вере и Православной Церкви? Почему Вы выбрали именно монашеский путь?

— Я пришел к вере и Православной Церкви сам, в сознательном возрасте. Но произошло это благодаря моей бабушке, которая в далеком детстве, тайком от всех водила меня в храм и причащала. И когда у меня примерно в девятнадцать лет начали возникать вопросы, волнующие, наверное, любого молодого человека,— о смысле жизни, о смерти, о Боге, я уже знал, что эти вопросы решаются в Церкви.

У меня были знакомые, которые ходили на баптистские моления. Однажды они привели туда и меня. Я посидел, посмотрел: весело, и все очень напоминает комсомольское собрание. Хотя там было много молодежи, мне все равно не понравилось, и, когда у меня возникла внутренняя, душевная потребность обретения истины, я просто снова стал ходить в церковь. Опять же благодаря бабушке, я знал, что есть вечность, есть Церковь: я просто вернулся сюда, но уже сам, осознанно. Тогда я учился на филологическом факультете университета и одновременно работал экскурсоводом и учителем в школе.

Постепенно у меня созрела мысль стать священником. Я жил с мамой, у меня была отсрочка от призыва в армию, но, для того чтобы поступить в семинарию, нужно было отслужить. И я пошел в военкомат, написал заявление с просьбой призвать меня на военную службу. Естественно, на меня смотрели как на сумасшедшего, потому что и в те времена не многие стремились служить. Я отслужил в армии полтора года и под конец даже убежал с лейтенантских сборов для того, чтобы успеть подать прошение в семинарию, и поступил в Московскую Духовную семинарию.

Лавра меня потрясла; она произвела на меня настолько глубокое впечатление, что через год я просто пошел и написал прошение в монастырь, может быть, даже еще не вполне понимая, что это такое. Правда, я прочитал тогда «Лествицу», и эта книга меня всего перевернула: я был так поражен открывшейся мне глубиной проникновения в человеческую душу, что сказал сам себе: «Никакой художественной литературы читать больше не буду, потому что ничто не сможет с этим сравниться». Так я пришел в Лавру и стал монахом. Был 1986 год, только-только начались какие-то веяния свободы, стали разрешать принимать в Лавру людей в большем количестве, чем раньше. И благодаря этому отец Наместник, теперешний Митрополит Тульский и Белевский Алексий, очень активно принимал и постригал братию. Я пришел на Светлой седмице, а уже на Казанскую меня постригли. Это, конечно, против существующих правил, но такое уж тогда было время, и я благодарю за это Бога и Владыку. После семинарии поступил в академию и был отправлен учиться в Болгарию. Закончив учебу, вернулся в Лавру, на лаврские послушания, а через несколько месяцев получил назначение в Москву, на Подворье. Но, собственно, Подворья тогда еще не было: с Божией помощью мы начинали его восстанавливать, можно сказать, с нуля. — Как происходит формирование внутренней жизни насельника Троице-Сергиевой Лавры? Каковы ее духовные традиции? — Лавру было разрешено открыть после войны. Первоначально там собрались замечательные люди, прошедшие сталинские лагеря, множество испытаний. Это были настоящие адаманты духовной жизни. Но вновь открытая Лавра была задумана тогда советской властью как центр, который демонстрировал бы всему миру лояльность власти к Церкви. Так Лавра стала не только духовным, но и в своем роде представительским центром Русской Православной Церкви. Иностранные делегации в советские годы возили во все монастыри: так демонстрировалась толерантность властей по отношению к Церкви — толерантность, которой на самом деле не было. Во всех монастырях власти пытались каким-то образом контролировать жизнь братии и в той или иной степени осуществлять ее подбор. И тем не менее, несмотря на все усилия соответствующих органов, в монастырях все-таки были настоящие монахи, они спасали свои души и помогали тем, кто приходил к ним.