* * *

Ты бо рекл еси, Владыко мой: всяк ядый Мою Плоть, и пияй Мою Кровь, во Мне убо сей пребывает, в нем же и Аз есмь. Истинно слово всяко Владыки и Бога Моего:

божественных бо причащайся и боготворящих благодатей, не убо есмь един, но с Тобою, Христе мой, Светом трисолнечным, просвещающим мир.

Да убо не един пребуду кроме Тебе Живодавца, дыхания моего, живота моего, радования моего, спасения миру. Сего ради к Тебе приступих, якоже зриши, со слезами и душею сокрушенною, избавлений моих прегрешений прошу прияти ми, и Твоих живодательных и непорочных Таинств причаститься неосужденно.. {Там же, Молитва св. Симеона Нового Богослова. }

* * *

И дерзая Твоим богатым к нам благодеянием, радуюся вкупе и трепеща, огневи причащаюся трава сый, и странно чудо, орошаем неопально, якоже убо купина древле неопально горящи. Ныне благодарною мыслию, благодарным же сердцем, благодарными удесы моими, души и тела моего, покланяюся и величаю и славословлю Тя, Боже Мой, яко благословенна суща, ныне же и во веки {Там же}

«Завтра вы будете причащаться, – сказал мне Афинагор I. – Вы гораздо достойнее меня, ведь вам повезло не быть патриархом».

И вот наступила ночь. Дабы завершить этот день, патриарх приводит меня в притвор церкви Святого Георгия. Он останавливается в саду, чтобы налюбоваться и надышаться ночью. «Как все хорошо! Как чудесно!» В притворе он зажигает свечу перед иконой Богородицы, другую перед иконой пророка Илии. Теперь ему хочется поговорить. «Илия, – рассказывает он мне, – это покровитель скорняков, корпорация которых в оттоманскую эпоху была особенно процветающей в Кастории. Это настоящий византийский город в сердце Македонии с семьюдесятью церквами, украшенными фресками. Город построен на перешейке как бы острова, вдающегося в озеро. Скорняки его были настоящие ловкачи. Они умели употребить в дело малейший кусочек меха. На холме, возвышающемся над городом, стоит церковь святого Николая. Отсюда хорошо видно озеро с его маленьким портом лодки, связанные по две…» 15 августа в переполненной церкви патриарх восседает на своем троне из резного дерева. Он облечен в свою большую мантию из темного пурпура, украшенную широкими золотыми полосами. Он держит свой епископский жезл, на верхнем конце которого две сцепившиеся змеи усмирены крестом. Патриарх кажется мне бледным и усталым. От долгого поста, несомненно… Он поглощен молитвой, лицо его как бы обращено внутрь. Служба идет энергично, мужественно, не увязая в длиннотах. Очищенное византийское пение – это модулированное славословие, более динамичное, чем григорианское, и точно также лишенное всякой патетики. На «Великом входе», когда священнослужитель, несущий Святые Дары, проходит со всей сопровождающей его процессией через солею, патриарх сходит со своего трона, снимает митру и отдает низкий поклон чаше. Это процессия Грааля. Перед самым причастием Афинагор I с особым смыслом совершает еще один литургический жест: повернувшись лицом к молящимся перед Царскими Вратами, он, отвесив еще один низкий поклон, просит прощения у народа. После того, как верующие в конце литургии теснятся у чаши, патриарх сам раздает благословенный хлеб «антидор» (в буквальном смысле то, что заменяет дары – хлеб и вино Евхаристии) чтобы те, кто не мог причаститься, не ушли обделенными. Раздает его полными горстями, так что каждый получает по крайней мере два больших куска этого плотного, хорошо поднявшегося хлеба с легким запахом аниса. На паперти патриарх здоровается, вступает в непринужденную беседу, фотографируется со всяким, кто пожелает. Затем уводит до полусотни человек к себе в кабинет, бродягу вместе с дипломатом, нищего имеете с профессором университета. Ложка сахарной массы в стакане воды. И вновь неустанно звучит его примиряющее слово, вновь преподается им великая наука единства. «Братолюбивый бедняк»