Въ Москв? (1822) И. В. началъ учиться по Латыни и по Гречески, и выучился сколько требовалось тогда для экзамена6, бралъ уроки у Снегирева, Мерзлякова, Цв?таева, Чумакова и другихъ профессоровъ Московскаго Университета; слушалъ публичныя лекціи профессора Павлова, и выучился по Англійски. Н?которые уроки онъ бралъ вм?ст? съ Ал. Ив. Кошелевымъ, и съ этихъ поръ начинается дружба Кир?евскаго и Кошелева, кр?пкая на всю жизнь. Они вм?ст? выдержали такъ называемый комитетскій экзаменъ, и въ одно время вступили на службу въ 1824 году, въ Московскій Главный Архивъ Иностранной Коллегіи. Въ это время въ Архив?, подъ просв?щеннымъ начальствомъ Алекс?я ?едоровича Малиновскаго, служилъ цв?тъ тогдашней Московской молодежи, – архивные юноши, какъ называлъ ихъ Пушкинъ. Товарищами Кир?евскаго были: Веневитиновы (Д. В. и А. В.), В. П. Титовъ, С. П. Шевыревъ, И. С. Мальцевъ, Н. А. Мельгуновъ, С. А. Соболевскій и многіе другіе. Изъ нихъ составился первый кругъ друзей Кир?евскаго, и къ нему примкнули питомцы Московскаго Университета: Н. М. Рожалинъ, М. А. Максимовичъ и М. П. Погодинъ. Это было цв?тущее время Русской Словесности, ознаменованное яркими усп?хами Пушкина; вокругъ него начинала св?титься блестящая плеяда первоклассныхъ поэтическихъ талантовъ; имена Баратынскаго, Языкова, Барона Дельвига, Веневитинова, Хомякова, начали не р?дко мелькать въ альманахахъ и журналахъ того времени. Они навсегда останутся драгоц?ннымъ украшеніемъ Русской Словесности; – но рядомъ съ возникновеніемъ д?ятельности чисто литературной, въ Москв? стала возникать въ это время новая умственная д?ятельность, подъ вліяніемъ философіи Шеллинга. Въ 1821 году профессоръ М. Г. Павловъ, по возвращеніи изъза границы, читалъ въ Университет? и въ Университетскомъ благородномъ пансіон? лекціи о природ?. Впечатл?ніе его лекцій было сильное и плодоносное, возбудившее въ тогдашнемъ покол?ніи Москвичей сочувствіе къ философіи Германской. Однимъ изъ первыхъ ея поборниковъ явился тогда питомецъ Московскаго Университета, князь В. ?. Одоевскій, собиравшій у себя небольшой кругъ молодыхъ литераторовъ, во имя Любомудрія , и съ 1824 года издававшій свою 4хъ книжную Мнемозину, въ начал? которой была пом?щена прекрасная статья его учителя Павлова о способахъ изсл?дованія природы. Къ этому кругу принадлежалъ Кир?евскій съ своими архивскими сослуживцами, между которыми самою блестящею и любимою надеждою былъ Д. Веневитиновъ, „рожденный для философіи еще бол?е, ч?мъ для поэзіи”7 но по несчастію, у той и другой отнятый преждевременною неожиданною смертью. Еще въ исход? 1826 года, когда, прі?хавши въ Москву, Пушкинъ такъ дружно сошелся съ Веневитиновымъ и сблизился съ его товарищами, у нихъ состоялся новый литературный журналъ, Московскій В?стникъ, подъ редакціей М. П. Погодина. Кир?евскій не выступалъ еще на литературное поприще, къ которому готовился, и на которомъ начинали д?йствовать его товарищи. Къ этому времени (1826 и 1827) относятся первыя уц?л?вшія его письма, и мы пом?щаемъ ихъ зд?сь вполн?.

КЪ А. А. ЕЛАГИНУ.

1826 Августъ.

„Вы ко мн? не хотите писать, милый папенька, потому, что въ грустномъ расположеніи духа, а я гораздо лучше бы хот?лъ отъ васъ получить грустное письмо, нежели шуточное, и пишу къ вамъ теперь именно потому, что мн? не весело. Въ эти минуты душа невольно какъто обращается къ тому, что всего дороже, и забываетъ все, что ее разс?явало, и вс? обыкновенныя занятія, которыя, скользя только по поверхности ея, не доходили въ глубь. Я, по крайней м?р?, во время печали невольно ищу предмета, который бы вполн? занималъ всего меня, который бы заключалъ въ себ? не одно опред?ленное желаніе, не одну опред?ленную мысль, но входилъ бы во вс? желанія, во вс? мысли, и если что нибудь живое на земл? можетъ быть такимъ предметомъ полнаго я, то, безъ сомн?нія, это вы и маменька. Ибо вы оба служите для меня связью всей прошедшей моей жизни, и входите во вс? т? планы, которые воображеніе строитъ въ будущемъ, которые, можетъ быть, не сбыточны, но которые трогаютъ самыя чувствительныя струны моего сердца. На всемъ пути жизни моей (которую, признаюсь, люблю од?вать въ блестящія краски) я вижу васъ непрем?ннымъ сопутникомъ моимъ, и до сихъ поръ не рождалось у меня ни одного желанія, ни одной надежды, которыя бы вполн? занимали меня, и которыя бы могли исполниться безъ васъ. Вотъ почему и думается объ васъ, когда грустно, а если думается, то и пишется. Но, впрочемъ, мысли эти не связываются ни съ ч?мъ т?мъ, что у насъ теперь д?лается, ни въ чемъ изъ того, что насъ теперь занимаетъ, и связываются только съ т?мъ, что занимаетъ меня всегда, къ чему я постоянно возвращаюсь отъ вседневныхъ занятій. И такъ, если бы писать къ вамъ объ томъ, о чемъ думается, и такъ, какъ хочется, то я не писалъ бы къ вамъ ни объ васъ, ни обо мн?, ни объ нашемъ, но писалъ бы къ вамъ о высочайшемъ счастіи, о средствахъ къ общему нашему достиженію онаго, о самоусовершенствованіи, и т. п. Не знаю, впрочемъ, въ какую минуту вы получите письмо мое; можетъ быть, въ минуту холодную, – а мн? бы не хот?лось профанировать моихъ мыслей. И такъ, если вы хотите, чтобы я къ вамъ писалъ, то об?щайте мн?, что вы иначе не распечатаете письма моего, какъ тогда, когда вамъ будетъ грустно. Это необходимое условіе для того, чтобы понять меня, какъ я того хочу”.

1827. КЪ А. И. КОШЕЛЕВУ. „Спасибо, Кошелевъ, за твое письмо. Истинно счастливый подарокъ. Я въ немъ нашелъ прежнее участіе, прежнюю любовь и дов?ренность. Минута полученія была для меня драгоц?нною минутою. Признаться стыдно, но необходимо для облегченія сов?сти, что и я начиналъ уже сомн?ваться въ твоихъ чувствахъ ко мн?. Твои холодныя письма – и Богъ знаетъ что еще – а можетъ быть и привычка къ потерямъ, внушали мн? самыя грустныя мысли. Я ихъ развивалъ и оправдывалъ. Я думалъ: теперь Кошелевъ живетъ въ св?т?, сд?лалъ много новыхъ знакомствъ и, можетъ быть, пріобр?лъ новыхъ друзей; они открыли ему новую сторону въ жизни, и его образъ мыслей могъ изм?ниться; можетъ быть, онъ нашелъ людей съ умомъ возвышеннымъ, съ дарованіями р?шительными, и т? качества, которыя уважалъ прежде, уже считаетъ ничтожными. Я съ своей стороны долгимъ молчаніемъ далъ ему право думать, что и я перем?нился, и пр. и пр. Все это оправдывалось одно другимъ и сливалось въ одно тяжелое чувство. Но твое письмо, милое, дружеское, разомъ уничтожило все сплетенье несправедливыхъ предположеній, сказавъ: Кошелевъ тотъ же; онъ тебя любитъ и ув?ренъ въ твоей любви. „Благодарю тебя за твои разспросы обо мн? и буду охотно отв?чать на нихъ обстоятельно; ибо н?тъ тяжеле состоянія, какъ быть неузнаннымъ т?ми, кого мы любимъ. Для меня на всемъ земномъ шар? существуютъ только два челов?ка, которыхъ одобреніемъ я дорожу, какъ собственнымъ: это ты и Титовъ. И оба вы меня не поняли. Вы думаете, что я, не зная ц?ны жизни, безполезно трачу свое время, не сожал?я о потерянныхъ минутахъ и не им?я въ душ? того огня, который не позволяетъ успокоиться въ безд?йствіи, за настоящимъ забываю и прошедшее, и будущее; что я произвольно предоставилъ обстоятельствамъ направлять мои поступки по вол? случая, и оправдываю это состояніе (которое ты справедливо называешь состояніемъ ничтожества) т?мъ, что въ немъ есть н?что поэтическое. Но въ самомъ д?л? не знаю я: есть ли поэзія въ произвольной утрат? самобытности; знаю только, что я не искалъ такой поэзіи. Но не вы виноваты въ томъ, что не поняли меня; виноватъ одинъ я, или, лучше сказать, т? обстоятельства, которыя ввели меня въ двумысленное положеніе. „Еслибы передъ рожденіемъ судьба спросила меня: что хочешь ты избрать изъ двухъ? или родиться воиномъ, жить въ безпрестанныхъ опасностяхъ, безпрестанно бороться съ препятствіями, и не зная отдыха, наградою за вс? труды им?ть одно сознаніе, что ты идешь къ ц?ли высокой, – и лечь на половин? пути, не им?я даже въ посл?днюю минуту ут?шенья сказать себ?, что ты вид?лъ желанное? или провесть спокойный в?къ, въ кругу мирнаго семейства, гд? желанья не выходятъ изъ опред?леннаго круга возможностей, гд? одна минута сглаживаетъ другую, и каждая встр?чаетъ тебя равно довольнымъ, и гд? жизнь течетъ безъ шума и утекаетъ безъ сл?да?... Я бы не задумался о выбор? и р?шительною рукою взялъ бы мечъ. Но, по несчастію, судьба не посов?товалась со мною. Она окружила меня такими отношеніями, которыя разорвать значило бы изм?нить стремленію къ той ц?ли, которая одна можетъ украсить жизнь, но которыя сосредоточиваютъ всю д?ятельность въ силу перенесенія. И зд?сь существуетъ для меня борьба, и зд?сь есть опасности и препятствія. Если он? незам?тны, ибо происходятъ внутри меня, то отъ того для меня значительность ихъ не уменьшается.