I. ТЕКСТ «БОГОСЛОВСКО–ПОЛЕМИЧЕСКОГО СОЧИНЕНИЯ X»

Вот отрывок, связанный с этим вопросом (мы его цитируем целиком, включая часть о прародительском грехе, ибо мы увидим, что она полезна для понимания лингвистических соображений, оканчивающих этот пассаж): «Конечно, отцы из владыки городов [Константинополя] не нашли, что возразить на столь большое количе ство глав Соборных посланий нынешнего и святейшего папы, о которых вы мне писали, но высказали свои возражения только относительно двух глав. Одна касается богословия; они его упрекают в том, что он сказал: «Дух Святой исходит также от Сына (ктюреиеобоа как той Yicm тб ПуеОца тб ayiov)». Другая касается Боговоплощения. Они его упрекают в том, что он написал: «Господь свободен от прародительского греха как человек».

По первому вопросу (из Рима) представили соответствующие изречения римских отцов, а также таковые святителя Кирилла Александрийского – отрывки из его святого сочинения, посвященного толкованию святого Евангелиста Иоанна. Исходя из этих свидетельств, они показали, что не считают Сына Причиной Святого Духа: ибо они знают Отца как единую Причину Одного – по рождению, а Другого – по исхождению (хат& tt)v Јxji6pЈuoiv), но они лишь хотели обнаружить факт исхождения Святого Духа посредством Сына (тб б^сштогЗ npo'tfvai) и обосновать через это единство и неразличимость сущности (тб cwvatpec; тле ouatag xai dnapdAAaxTOv).

По второму вопросу нет никакой необходимости в их защите. Потому что какие сомнения могут быть в этом утверждении, даже если искатели поводов [для обвинений] измышляют их из?за своего упрямства? Достаточно, на самом деле, чтобы они сказали: «[Господь] не имел ни в уме [Своем] греха, от которого Адаму пришлось пострадать первому, ни в теле движения и действия зла, которые произошли от этого [умственного] греха».

Итак, вот каков был ответ [из Рима] по поводу утверждений, в которых они были обвинены без какоголибо веского довода. И напротив, представители [из Константинополя] справедливо были обличены в том, что не предъявили до сих пор никакой защиты и не отказались от тех вставок, которые они сделали обманным путем. Тем временем, следуя твоей просьбе, я попросил римлян перевести их собственные положения во избежание неясностей в [спорных] вопросах. Но несмотря на то, что они обычно делают это и посылают [мне просимое], я не знаю, можно ли верить в осуществление моей просьбы. С другой стороны, их мысль невозможно выразить точно в других словах и на другом языке, кроме как на собственном, – трудность, с которой мы также встречаемся. В любом случае, обретя опыт возражений [на свои положения], они начнут заботиться [о ясности их]».

II. ПРОБЛЕМЫ ПОДЛИННОСТИ ТЕКСТА С самого начала следует принять во внимание, что подлинность этого отрывка порой ставилась под сомнение33 и остается сомнительной до сих пор34. Действительно, можно отметить возникающую в письме обрывистую манеру изложения, разлад между посдедующим и предыдущим. П. Шервуд объясняет это тем, что «Богословско–полемическое сочинение X» состоит из отрывков подлинного письма. Между тем можно отметить, что тот отрывок, в котором содержится вопрос, присутствует не во всех манускриптах, и прочтение текста, в котором он фигурирует, производит впечатление интерполяции, в связи с чем издатель текста, вошедшего в «Греческую патрологию» [Миня], Ф. Комбефиз предварил этот отрывок формулой «paucisque interjectis» (133D). Определенного решения этой проблемы нельзя ожидать до появления критического издания. По этой причине мы вынуждены обратить взор к критике внутренней, к приведенным выше доводам, ставящим под сомнение подлинность текста, В. Караяннис добавляет и другие аргументы, теоретические и исторические: «Вопрос Filioque, судя по тексту, был преждевременным для эпохи преподобного Максима и не являл на тот момент проблемы разногласия греческих и латинских богословов. Можно сказать, что преподобный Максим не знал подлинного богословия Filioque, такого, каким письмо хочет это представить. Текст, безусловно, принадлежит перу восточного богослова, который хочет, с одной стороны, поддержать восточные позиции по проблеме исхождения Святого Духа, а с другой стороны, истолковывать на православный лад западное Filioque. Так, это говорит о богослове умеренных взглядов, который стремится к примирению двух богословских позиций, но это не преподобный Максим. Было бы достаточно курьезно, если бы преподобный Максим, столкнувшись с подобной богословской проблемой, не говорил бы о ней, кроме единственного упоминания в письме второстепенной ваясности, и не включил бы этого коренного вопроса в свою триадологию. Но, повторяем, преподобный Максим не занимался этим вопросом, ибо тот относился не к его эпохе, а к более поздней»35. Между тем эти последние аргументы представляются нам спорными. В первую очередь, ничто не позволяет считать a priori, что это письмо второстепенной важности.