Конечно, в лавках злых волшебников и не должны продаваться леденцы, так же как на подносе у ведьмы не должны лежать букетики ландышей. Да и речи василиска не обязаны содержать в себе заверения в дружбе и любви. Вопрос лишь о дозах и о степени натурализма. Ни в шесть, ни в тринадцать лет неполезно представлять себе лежащие на подносе содранные человеческие ногти (ведь не обрезки же имеют форму скорлупок!). И зловещие заклинания с сексуальным привкусом тоже неполезны.

Безусловно, каждый возраст имеет свои особенности. У шестилеток эти бытовые подробности из жизни нечисти вызовут многочисленные страхи. Что же до возраста, обозначенного как «безопасный», вынуждены оспорить мнение вышеупомянутых знатоков. В одиннадцать-тринадцать лет словесно-образные связи гораздо крепче, чем в шесть, фантазия гораздо живее. К тому же она подкреплена обширным багажом знаний. То, чего малыш не заметит, потому что у него за словом не возникнет образ, у семиклассника застрянет в голове, как гвоздь, и будет растормаживать психику, осквернять воображение, тревожить сон.

Другое дело, что такие большие дети стыдятся своих страхов и часто маскируют их напускным цинизмом и ерничаньем. Но защита эта патологична. Душа циника становится бесчувственной, и потому цинизм так часто сочетается с жестокостью. Особенно актуальна эта сцепка как раз для подросткового возраста, когда бурление крови и без того готово обернуться агрессией.

Сегодняшняя подростковая масс-культура склонна провоцировать садизм. Но «милая, добрая детская книжка» даже на таком общем фоне – «это что-то», как говаривала героиня одной телерекламы.

«Кто-то из третьекурсников нечаянно забрызгал лягушачьими мозгами весь потолок в подземелье»88. (Сколько ж лягушек нужно было извести, чтобы забрызгать весь потолок?!)

Очень идиллично развлекаются и друзья Гарри Поттера (не забывайте, это добрые волшебники, не то что ведьма со скорлупками ногтей на подносе!): «За окном, по аспидно-черным стеклам хлестал дождь, но в комнате было светло и уютно. В камине пылал яркий огонь. Сидящие в мягких креслах школьники читали, разговаривали, делали уроки. Фред с Джорджем ставили опыт: что будет, если скормить саламандре бенгальский огонь... В кабинете ухода за волшебными существами Фред “освободил из заточения” ярко-оранжевую ящерицу, и сейчас она дымилась на столе, окруженном кучкой любопытных.

…Саламандра вдруг взмыла вверх и бешено закружилась по комнате, громко треща и разбрасывая искры. Изо рта у нее посыпались оранжевые звезды, раздался легкий взрыв, и саламандра, охваченная пламенем, исчезла»89.

Образованные взрослые, конечно же, знают про мифическую саламандру, которая в огне не сгорает, но дети об этом даже не догадываются. Не поймут и в данном случае, хоть и прочитают, что саламандра обитала «в кабинете ухода за волшебным существами». Зато они вполне могли слышать про обычную ящерицу-саламандру, так что в их представлении живая оранжевая ящерица была взорвана потехи ради.

Обратите внимание, в какой расслабляюще-уютной обстановке происходит убийство саламандры и как оно эстетизировано. Особенно романтичны оранжевые искры изо рта. Прямо рецепт изготовления живой петарды: засунь бенгальский огонь в ящерицу и получишь необычный по цвету фейерверк. (Между прочим, за неимением ящерицы кто-то из юных читателей может развлечься подобным образом, «скормив» бенгальский огонь кошке или хомячку...)

Смерть вообще старательно девальвируется в «милой, доброй сказке». И не только рептилий.

Два преподавателя школы магов сражаются на дуэли. Один падает. Слышится возглас:

– Он жив?

– Да хоть бы и нет! – дружно ответили Рон с Гарри90. (Опять-таки добрые волшебники, ученики поверженного.)

Или о другом преподавателе: «Лекции читал профессор Бинс, единственный во всей школе учитель-привидение. Говорили, что этот древний сморчок и не заметил, как умер: пошел однажды на урок, а тело так и осталось сидеть у камина в учительской»91.