We are frightened: "Any restriction of the effect of privileges already proclaimed is capable of causing bewilderment among the Old Believer population, ready to turn into disappointment and confusion, not far from the Time of Troubles, under favorable circumstances." Again overexposure. In the Highest Decrees there is not a word about the freedom of propaganda - preaching, and what the State Duma has given or "announced" is not yet the Highest decree. If freedom of propaganda is already going on in places, then this is done simply by the right of seizure, apart from any law. This should be cut short as the rapture of the ungifted. What is clearly and precisely indicated in the Highest Decrees, let it enter into life, but by no means more. Any extension of the law is already its distortion. And in relation to the schism, which is itself a distortion of the truth, such an expansion is a deliberate promotion of the spread of lies and errors. - They want to console us with Article 84 of the Criminal Statute, which punishes those guilty of seducing Orthodox Christians into schism through abuse of power (which, of course, false teachers do not have, and, consequently, this does not apply to them), coercion, seduction, promises of profit, deception, violence or threat. But here all this, firstly, must be proved in each individual case, and secondly, it does not belong to the case. None of these signs will be found in the free preaching of the schismatic, and he will always remain right, for he does not coerce, does not threaten, does not abuse power, does not coerce; True, he deceives and deceives, promising the Kingdom of Heaven to those who follow him, but he himself is convinced that he is right, that this is how he should be done... Consequently, this article will never have to be applied to the propagandists of the schism.

I reduce everything to brief provisions. Conscience is an inner law, a law placed by God in the heart of man, a law hidden in this heart so deeply that no one can constrain it or limit it in its inner action, except for the bearer of this law himself, man. Another thing is the manifestation of this law externally, in word, in deed. But it will no longer be freedom of conscience, but freedom of speech, freedom of action in relation to others. To confuse these concepts means to replace them with one another. Freedom of speech, freedom of action of one person is always necessarily limited by the same freedom of others who come into contact with him. When a false teacher spreads his false teaching, he already touches the conscience of others, often weak, who are not able, in their simplicity, to contradict him. From his point of view, according to the judgment of his distorted conscience, he does good. But if the law distinguishes truth from falsehood, if it is not indifferent to it whether the true teaching or the harmful lie is spread, whether the Russian people are enlightened by the grace-filled teaching of Orthodoxy, which educates the people's spirit, or whether they are infected with irreconcilable enmity towards it, enmity towards the Church, the ally of the state, then it must stand guard over the truth and firmly say to the false teacher: "Go away until now and not take a step further!" Don't you dare touch someone else's conscience! Here is the limit to the freedom of the false teacher, the limit is not to the freedom of his conscience - let him believe as he wishes, pray as he pleases - but the limit to the freedom of his speech, his actions (for, having allowed freedom of speech, it is no longer logical to deny freedom of action). The need to set such limits naturally follows, first, from the sense of state self-preservation: as long as Russia lives by the ideals of Orthodoxy, the state is obliged, in its own interests, to protect these ideals from distortion and destruction, the Orthodox conscience from insult, the spiritual unity of the Russian people from fragmentation into sects, brotherly love from sectarian enmity and spiritual strife. Secondly, the limits of freedom of propaganda are needed for the state out of respect for the holy truth of Christ, recognized by the Orthodox state, and in the name of simple justice: it is necessary to protect the simpletons from invasion of their conscience; The Orthodox state cannot calmly watch how the defenseless infants of faith are taken by the enemy and taken captive by errors, how he sows enmity, the most bitter - religious enmity between the Russian people, between members of one and the same family. Finally, the law must put a limit to the freedom of all propaganda in order not to contradict itself. If the right to attract dissident believers to one's confession is granted by our Fundamental Laws to the Orthodox Church alone, then it is clear that such a right does not exist for all sects and schisms, and consequently any propaganda of false teachings should be prohibited by law. And this is all the more so since our Tsar is called in the laws the defender and protector of the Orthodox Church, which designation would turn into a simple honorific title, if the law did not protect his vitality by strictly forbidding any propaganda by threatening punishment for it...

Сторонникам раскола очень хотелось бы, чтобы закон называл их духовных (какие они "духовные"! Ведь в расколе благодати нет) - "священнослужителями". Ссылаются на римско-католиков и армян, указывая, что вот-де не боятся же называть их митрополитов, епископов и др. духовных лиц присвоенными им именами. Да, не боимся, ибо и у католиков, и у армян православная Церковь признает иерархию и приемлет от них приходящих в их сущем сане. А раскольничьих лжеархиереев и попов она признает простыми мирянами и принимает их как мирян. Уже по одному этому нельзя заставить закон величать их так, как величают раскольники. Но, кроме того: довольно с них и того, что закон усвоил им вовсе на деле им не принадлежащее наименование якобы "старообрядцев": ведь если уж прилагать сей термин, то позволительно было бы не к раскольникам, а только к единоверцам. И почему это такая милость к раскольникам: нас хотят заставить величать даже по закону их лжеиерархов и попов священнослужителями, а вот нам хотят запретить называть их так, как велит нам наша православная совесть? Ведь уж если свобода и уважение к совести и убеждению, так и нам дайте сию свободу! Позвольте нам именовать их так, как велит нам Церковь своими канонами, а не мирская власть ее законами. Я уже не говорю о том, что наименование священнослужителями раскольничьих лжепопов и лжеархиереев будет великим соблазном для простецов православных. Ведь наша простота доходит до того, что в пребывание армянского католикоса в Петербурге простецы подходили к нему под благословение, хотя по канонам церковным он и есть еретик. Надо же ограждать младенчествующих в вере от соблазна, а для сего гражданский закон должен держаться, по крайней мере, в сем отношении воззрений православной Церкви и не угодничать пред расколом. Во имя терпимости к расколу не оскорбляйте православных. Не забывайте, что и правительство наше должно быть по духу только православное...

Христиане ли мы?

Вместо очередных дневников на темы по вопросам о текущих явлениях церковной, общественной и государственной жизни, хочу побеседовать с читателями "Троицкого Слова" на более тревожную тему: христиане ли мы? Ряд бесед на эту тему был предложен мною в доме одной почтенной ревнительницы Православной Церкви в Петербурге (слава Богу: еще есть такие и в маловерном Петербурге); сущность их и предлагаю здесь, хотя эти размышления уже и изданы мною в виде книжки, под названием "Где же наше христианство?".

I

Боюсь судить других, потому что боюсь суда для себя самого. Но не для того, чтобы судить, не для того, чтобы искать и карать виновных, а для того, чтобы все могли видеть воочию причину тех бедствий, какие обуревают нашу несчастную Русь, для того, чтоб услышали, наконец, те, кто еще имеет уши слышать, вот для чего наш пастырский долг властно повелевает нам, пастырям, беспощадно обличать зло, говорить Божию правду не только малым сим, но и сильным земли... Я уже слышу голос современных книжников и фарисеев:

"Вот еще явился пророк-обличитель! Кто дал тебе на это право?" Слышу, но не смущаюсь: если мы, епископы, будем молчать, то от кого услышат истину люди Божий? Нам заповедано: настой, запрети, умоли, и мы должны это делать, как бы ни было слово наше горько, а вот те книжники и фарисеи, о коих я упомянул, те представители печати, которые самочинно, не будучи призваны, пишут обличения по адресу власть имущих - вот они-то и суть настоящие самозванцы...

Итак, смотрю я вокруг - и сердце сжимается болью. Страна наша величается православною, следовательно - в самом чистом значении слова - христианскою, а где оно - наше христианство? Куда ни посмотришь - самое настоящее язычество! Какому богу не служит теперь русский человек? Один - золотому тельцу, другой - чреву, третий - своему ненасытному "я". Простой народ пьянствует, полуобразованный - безбожничает, якобы "интеллигент" - мудрит без конца... Вси уклонишася, вси непотребни быша! Ложь въелась до мозга костей в людей, которых хотели бы видеть "лучшими". В нашей "Государственной Думе" с пафосом рассуждают об отмене смертной казни для тех извергов рода человеческого, которые беспощадно убивают невинных детей, издеваются, бесчестят даже трупы несчастных девушек и всем этим похваляются, потеряв не только образ человеческий, но и скотский: вот об этих адских выходцах - у наших "законников" нежная забота, для них, видите ли, надо отменить смертную казнь: пусть себе сидят в теплом казенном помещении и едят народный хлеб, пока не убегут, чтоб дорезывать других. Ну а вот если один член сей человеколюбивой думы оскорбит словом - только одним невежливым словом другого - на казнь его, на смертную казнь!!! Ведь что такое поединок, как не смертная казнь друг другу? Что это, как не дикая расправа? Где же законы? Где человеколюбие? Где, наконец, то христианство, во имя коего эти лицемеры хотят отменить смертную казнь для злодеев? Кто решится назвать таких господ христианами? Не позор ли для Церкви считать их своими членами?

Вот - члены высшего государственного учреждения. Идет речь: когда назначить заседание? И назначают - в самый канун Сретения Господня в 81/2 часа вечера. Духовенство протестует. "А почему же нельзя? - Ах, мы забыли..." Скажите: что это - христиане? Это - православные? Они и великих праздников Господних не помнят: до того ли им, чтоб помнить средние или в честь святых Божиих?

Впрочем - помнят: новый год, это - величайший у них праздник. Почему? Конечно, потому, что в полночь на этот день они совершают возлияние тому богу, коему служат с особым усердием всю свою жизнь. Скажите: христиане это?

II

Под праздник идет в театре кощунственная пьеса; со страхом верующий помышляет: сохрани Бог - за такое кощунство обрушится театр и похоронит несчастных зрителей, которые привели сюда - увы!- даже деток своих... А зрители благодушествуют, участвуют в кощунстве. Опять скажите: да неужели можно назвать их христианами?