Many secondary points related to the main problems of the book are mentioned only in passing, if at all. Those who are now engaged in the study of the Shroud of Turin, for example, may be annoyed with me for the fact that it is never mentioned here.2 I am acutely aware that I deal with some discussions in more detail than others, and that in some cases it would be useful to discuss my own, perhaps insufficiently reasoned, judgments more thoroughly with colleagues and friends. Such judgments are especially common in Part II, which is devoted to Paul, which I will try to fill in as much as I can in the next volume of the series. I saw my most important task in this book to write out the most valuable, in my opinion, arguments that seemed to me vitally important for clarifying the main problem of the study. In contrast to the previous ones in the same series, I regard the present work as a monograph of a very general character, containing a single line of reasoning, the scheme of which I sketch in the first part. And although the form of this book can hardly be called original, its main purpose is to explore the way and manner in which the concept of the "resurrection", rejected by the Gentiles, but accepted by a considerable number of Jews, was reproclaimed and reinterpreted by Christians; As far as I know, the solution to such a problem has not yet been posed by anyone either before me or after. Thanks to this approach and the structure of the work, a significant part of the material, previously inaccessible to a wide audience, became available to the public. Therefore, I very much hope that the book will not only make a certain contribution to further discussion on the problem, but will also contribute to the historical understanding and justification of the Christian faith.

A number of questions that may arise in connection with the style and content of the book are dealt with by me in the prefaces to the NTPG and the IBP. However, I would like to answer one fresh and frequently asked question here. People of the period of antiquity, who were neither Jews nor Christians, I call, following many ancient historians, "pagans"; I did not intend to offend anyone or express my disdain; I just think it's quite acceptable and convenient to use this concept in relation to many different peoples. Naturally, this term here has an ethical (etic) and not an emic (etic) meaning3 (i.e., this term has never, at least today for sure, been used by anyone as a self-designation, but contains an indication of people alien in spirit – in this case, alien to Jews and Christians). With this understanding, this term has a purely heuristic meaning.

Despite the concerns of some of my readers, I continue to write the word "god" with a lowercase "b" in most cases in this book. I do not do this at all because of a lack of reverence for God. Such a spelling should remind both me and the readers that in the first century (as well as in the twenty-first) the question was not whether you believe in "God" (as if all people have a clear idea of the subject matter), but rather which god out of the vast number of gods are we talking about, and what can be said about him at all? When the Jews or Christians of the first century spoke of "the god who raises the dead," they meant that this god, the creator god, the god who made the covenant with Israel, was the God proper, the one and only to whom such a name could be applied. However, most of their contemporaries did not think so, so it was not for nothing that the first Christians were called "atheists"4. Even some New Testament scholars can easily be deceived into making false assumptions about who the name refers to, and it is precisely this kind of misunderstanding that this book seeks to dispel. When I expound the views of the early Christians, quoting from early Christian writings, I often capitalize the word "God" to emphasize that for the writers, the god they speak of, worship, and invoke was, from their point of view, the only true God. In the final chapters of the book, I begin to use a capital letter to express my own position on the question of God (as I have done in the corresponding chapters of the IBP); The motives for this, I am sure, will become clear in the course of reading. I really hope that this kind of letter balancing act will not confuse anyone. An alternative to this is to try to adapt the standard designation of the divine name to our present consciousness, which, I believe, is a refusal to provoke the interest of most readers in the most important questions, the solution of which is the subject of the books in this series.

In addition, there is one more important thing to mention in the same field, as I have spoken of this in more detail in a special essay. In this book, I invariably try to avoid contrasting the "literal" understanding of the resurrection with the "metaphorical" one. I understand what people mean when they use these expressions, but it does not help to clarify the point. The concepts "literal" and "metaphorical" indicate how words and the things denoted by the words are related, but they do not indicate things in themselves. For the latter problem, more appropriate terms might be "concrete" and "abstract." The phrase "Plato's doctrine of ideas" literally refers to abstract reality (in fact, it turns out to be a double abstract reality). The phrase "fat spoon" refers metaphorically, or even metonymically, to a concrete reality, namely to a cheap roadside café. Words, used metaphorically or literally, can tell us almost nothing on their own about the reality to which they somehow point.

When the ancient Jews, Gentiles, and Christians used the word "sleep" to refer to death, it was a metaphor that referred to a very specific state of affairs. We often use similar language, but in reverse: for example, we say that someone who sleeps very soundly is "sleeping like a dead man." From time to time, as in Ezekiel 37, the Jewish author uses the language of "resurrection" to metaphorically describe a specific political situation—the return of the Jews from the Babylonian captivity. This prophetic metaphor, while simultaneously denoting a specific event, contains a connotation on the idea of a new creation, a new Being. As we shall see shortly, Christians developed their own metaphorical language, which also correlated with a very concrete reality. In most cases, Jews and Gentiles who talked about the resurrection – whether justifying it (as the Pharisees did) or denying it (as the Sadducees and the rest of the Greco-Roman pagan world did) – used a concept that indicated, of course, a specific event, but only as hypothetical or expected in the future, when some Jews thought it was going to happen. the general bodily resurrection of all dead people. And although the words that were used for this (e.g. Greek. anastasis), could have a number of other meanings (anastasis originally denoted the action of restoring, lifting or placing [on a pedestal] some thing or person), when applied to the topic discussed in the book, they were used in a certain meaning - denoting the act of "resurrection" from the dead. It turns out that the usual meaning of the language associated with "resurrection" correlated with a very specific state of affairs in reality. One of the major questions discussed in this book is whether the early Christians, who were innovators in so many ways, used the language and imagery of the resurrection in the same way as they had done before them, or in some other way.

III

Я необычайно признателен всем тем людям, – а это и члены моей семьи, и друзья, и коллеги, и слушатели, – кто обсуждал со мной тематику этой книги на протяжении многих лет. Я узнал и научился многому у многих и собираюсь продолжать это делать и дальше. Моя особая благодарность адресована, конечно, моей любимой супруге и детям за их поддержку и ободрение; и не в последнюю очередь это относится к моему сыну, д–ру Юлиану Райту, уделившему мне немало времени, чтобы прочесть весь текст книги, и давшему добрую дюжину рекомендаций по ней. Одним из самых экстраординарных источников вдохновения стало для меня предложение написать либретто для «Easter Oratoria» (Пасхальная оратория) Пола Спайсера, созданной на основе текста Ин 20–21. Это музыкальное произведение, впервые исполненное на Личфилдском фестивале в июле 2000 года, в дальнейшем прозвучало по разные стороны Атлантики, в том числе частично и на радиоканале ВВС. И Пол, и я уже писали об этом интереснейшем проекте в «Sounding the Depths» (Музыка глубин), вышедшей под редакцией Джереми Бегби. Работа с Полом заставила меня взглянуть на воскресение под несколько иным углом зрения, и я теперь не в состоянии читать повествование евангелиста Иоанна о пасхальных событиях без мысли о музыке Пола и без благодарного сознания своей причастности к этому прекрасному творению.

Когда–то я оправдывался за отсрочку публикации ИПБ ссылкой на смену места жительства и работы, теперь мне приходится делать то же самое и в отношении этой книги: наш переезд в Вестминстер в 1999–2000 годах потребовал много времени и сил, что естественно замедлило работу над книгой. Возвращение к прежнему ритму работы произошло благодаря во многом поддержке моих коллег, в особенности настоятеля Вестминстерского аббатства д–ра Уэсли Kapp, и моих собратьев–каноников; также для меня была важна своевременная помощь в больших и мелких делах секретаря аббатства мисс Аврил Боттомс. О технической части позаботились Стив Сиберт и сотрудники из фирмы Nota Bene, занимающиеся изготовлением программного обеспечения; их профессиональная работа и помощь, оказанная и до меня огромному количеству исследователей, в подготовке оригинала–макета книги выше всяких похвал. Я выражаю благодарность многим своим друзьям и коллегам, прочитавшим частично или целиком рукопись книги и указавшим на ряд ошибок; естественно, они совершенно не ответственны за те погрешности, которые остались в тексте. В частности, я благодарен профессорам Джоелу Маркусу, Полу Хаусу, Гордону Макконвилю и Скотту Хейфману, д–рам Джону Дею, Джейсону Кёнигу и Эндрю Годдарду, сотрудникам и студентам ряда факультетов Бейлорского университета в г. Уэйко (штат Техас), особенно профессорам Стефану Эвансу, Дейвиду Гарланду, Кейри Ньюману, Роджеру Олсону, Микелю Парсонсу и Чарльзу Талберту, каждый из которых стимулировал мою исследовательскую работы критическими замечаниями и подробными консультациями, когда книга подходила к завершению. Профессор Морна Хукер любезно предоставила мне свой личный экземпляр своей недавно опубликованной работы, так что я смог учесть ее в самый последний момент перед сдачей рукописи в печать. За множество неточностей и недочетов, которые остались в книге, ответственен, конечно, только я сам.

Снова и снова должен признать огромные заслуги в создании этой книги собственно ее издателей, сотрудников SPCK. Предложив мне, надо сказать, довольно жесткий график работы над книгой, они обеспечили меня превосходной поддержкой не только по технической части, но прежде всего в плане научном. Д–р Николас Перрин, будучи сам публикующимся исследователем, взял эту функцию на себя и выполнял ее с завидными упорством и неутомимостью в течение двух лет. Опираясь на свой огромный опыт в этой области, он находил необходимые для полноты библиографии источники (древние и новые), являя в своем лице прямо–таки профессорскую комнату университета, в которой я имел возможность получать ценные советы и нетривиальные свежие идеи. Он был для меня одновременно и помощником, и наставником, и беспристрастным критиком, и искренним другом. Плотное сотрудничество с ним доставили мне незабываемые часы интеллектуального и эмоционального наслаждения.

Посвящение в начале книги отражает двойную признательность, которую я испытываю к двум людям – к одному, прежде всего, как к другу, к другому – как к коллеге по научному поиску. С Оливером О'Донованом я познакомился уже в первые дни моей учебы в Оксфорде (на курсе гебраистики); его искренняя дружба, образцовая научная деятельность и глубокое постижение ряда богословских и философских вопросов непрестанно вдохновляют меня с тех пор и до сегодняшнего дня. С Роуэном Уильямсом судьба нас свела в 1986 году, когда мы оба вернулись в Оксфорд. Наше совместное преподавание и различные общие интересы, которыми мы жили, составляют предмет самых теплых воспоминаний о том времени. Оливер и Роуэн и сами, как известно, написали замечательные книги, посвященные теме воскресения, и это одно было бы уже достаточно, чтобы выразить им мое почтение и признательность. Но в тот период, когда я дописывал последний раздел этой книги, пришло сообщение о том, что Роуэн стал новым Кентерберийским Архиепископом, что делает мое посвящение тем более обязательным. Мои поздравления – ему, и признательность сердца – им обоим.