“Изображать Христа в Его земном уничижении – неразумно”177, - утверждают баптисты. Аргументируют они это тем, что ныне Сын Божий пребывает во славе и менее чем Он есть, мы его “никогда не увидим”. Однако, “Христос не постыдился прийти во плоти - почему же христиане должны стыдиться плоти Своего Бога? Высшая слава Спасителя - в Его любовном смирении, в самоумалении Творца ради Его Творений. И лобзая икону плоти Христовой - мы лобзаем смирение Сына и любовь Того, Кто “так возлюбил мир”178. Да и редко какая баптистская книжка для начинающих обходится без этого “неразумного” изображения Христа.

Подобно тому, как существует множество интерпретаций Священного Писания, существует и множество образов Христа, преподаваемых в Его изображениях различными деноминациями. Например, у “Свидетелей Иеговы” - это молодой красивый мужчина европейского типа, атлетического телосложения с аккуратной прической и бородой. Это образ, отвечающий современным требованиям запада. Эдакий гарант здоровья и успеха, являющий их в себе. Это превосходный дилер, умеющий вести дела Своего Отца и гарантирующий нетрудное спасение, плюс “чувство глубокого удовлетворения” тем, кто признает действительным Его искупительный подвиг. Второй из наиболее распространенных образов Христа - это образ католический. Чувственный, изнеженный, плотяной. Такой образ Христа порождает такой же образ молитвы, вершина которой - экстаз святой Терезы у креста с распятием. Православный образ Христа - это прежде всего образ Бога, Который, движимый одною любовью, уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобно человекам (Флп.2,7). Это Агнец Божий, Который берёт на Себя грех мира (Ин. 1,29). И тут уже не так важны детали изображения. Важен образ, который он являет. Икона не силится отобразить ни внешность Спасителя, ни, тем более, Его Божество. Православная каноническая икона весь акцент ставит на Личности, Которую и являет и проповедует. Той Личности, Которая узнаваема, ибо описана в Библии. И если уж ставить вопрос о реальности образа в иконе, то ответ будет: да, образ, изображённый на канонической иконе, правдив потому, что соответствует тому образу Спасителя, который преподан (изображён) апостолами через Писание.

Протестантские журналы и плакаты тяготеют к чувственному, фотографическому изображению. Та же разница в иконографии православной и католической. Последняя также увлекается чувственностью и прикрасами. Часто протестанты, не будучи в состоянии отличить православную икону от католической, обрушиваются с критикой на православную, подразумевая католическую. Так, критикуя католический образ Христа-Вседержителя (с распущенными ухоженными волосами, томным вглядом и в драгоценном одеянии), они подчеркивают, что “по внешнему своему облику и одежде Спаситель ничем не отличался от своих современников”179.

Как часто в протестантском богословии образы святых и Самого Христа искажаются, словно в кривом зеркале. Оно (протестантское богословие), как короткое одеяло, которого не хватает для того, чтобы охватить (т.е. осмыслить) всё Писание целиком. Вот и П.И. Рогозин в своём иконоборческом порыве вдруг доказывает, что апостолам настолько противопоказано видение уничижённой плоти Христовой, что они видеть её и не желали бы, если б даже смогли: “Конечно, видеть Его в земной жизни было несравненным счастьем, однако Павел и христиане того времени ... не должны были иметь видимым объектом уничижённой плоти Христовой, если бы такая возможность вдруг появилась”180. Но почему так вреден стал образ уничижённого Спасителя для христиан? Неужели отвернули бы апостолы свои лица от Иисуса на пути в Еммаус, если бы узнали Его? По воскресении Христос наставлял учеников, в продолжение 40 дней являясь им и говоря о Царствии Божием (Деян. 1,3). Он также явился более нежели 500 братий в одно время (1Кор. 15,6). По логике Рогозина, остается предположить два варианта: 1) То ли Иисус являлся христианам как Господь господствующих... Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1Тим. 6,16) или по крайней мере таким, каким его видел Савл (Деян. 9,3). 2). То ли Он являлся вполне описуемым, но тотчас при Его появлении все дружно отворачивались от Христа узнаваемого, ибо “не должны были они иметь видимым объектом” плоть осязаемую. Оба варианта выходят за рамки разумных.

В подтверждение своего вышеприведённого тезиса, П.И. Рогозин пишет: “Слушайте, что говорит об этом апостол Павел: “Если же и знали Христа по плоти, то уже не знаем (2Кор. 5,16)”181. Какой жестокий аргумент! Ведь полностью фраза апостола Павла звучит так: Потому отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то уже не знаем (2Кор. 5,16). Итак, если предположить, что этот стих утверждает неизобразимость плоти Христа, то надлежит признать, что то же самое должно относится и ко всем христианам! (никого не знаем). Исходя из предпосылки Рогозина, здесь видится вполне категоричный запрет на изображение всех христиан (или вообще людей). А если Рогозин слова апостола о том, что христианин никого не знает по плоти понимает как невозможность видеть внешние, земные черты кого бы то ни было - то ближе всех к его пониманию этого стиха окажутся, пожалуй, мусульмане, если только паранджу наденут и на мужчин!

Заключая обсуждение вопроса о возможности или невозможности изображения Христа, не лишним будет заметить, что тайна Боговоплощения непостижима. А потому непередаваема ни словом, ни красками. То, что отчасти можно было описать словами - описали апостолы, и то, что отчасти описуемо красками - пишется на иконах. А посему, отрицающему частичную изобразимость Боговоплощения красками (а икона Богоматери с предвечным Младенцем на руках выражает именно этот догмат), надлежит отрицать и словесное описание великой благочестия тайны (1Тим. 3,16), ибо и слово изображает её также весьма образно и поверхностно.

Неизвестно по какой причине протестанты противопоставляют слова из (Ин. 4,23-24) православному иконопочитанию. При этом комментируя: “Бог - существо духовное. Поклонение Богу должно быть духовное. Таких духовных поклонников Бог ищет Себе”182. Если это противопоставление какой-то “телесной молитве”, то мы таковой молитвы не знаем. Есть телесные проявления духовной молитвы. Они не противоречат ни Писанию, ни даже протестантской практике поклонения Богу. У них ведь тоже есть поклоны и воздеяние рук. Поклоняться непосредственно Богу, если строго рассудить, может только обладающий всею полнотою познания Бога. А все мы (и баптисты в том числе) имеем лишь частичное познание Бога. Настолько, насколько Он нам Себя открыл. Таким образом, поклоняясь Богу и без иконы, мы поклоняемся тому образу Бога, который Он запечатлел в нашем сознании (Пс. 16,15). Поэтому утверждать, что поклоняющийся истинно – непременно поклоняется безо всякого образа - нелепо.

Человек духовно-телесен. Это можно сказать не только о нём самом. Но и о всех его проявлениях. Посему, анализируя религиозные (т.е. любовные) наши проявления, нельзя ограничиваться только рассудочным обоснованием причин и следствий. Ибо, измеряя правомочность религиозных действий только с точки зрения рациональной целесообразности, мы придём к неизбежному выводу: всякое телесное проявление духовного чувства, рассматриваемое само по себе, - абсурдно.

Например, преклонение колен. Вопрос: пред Кем?

- Пред Богом!

- А почему Вы повернулись именно туда, разве сзади Вас Бога нет? А если Он – везде, то есть ли смысл вообще куда-либо поворачиваться? Во-вторых, Вы преклонились, а разве это возможно пред Богом? Он и над и под вами! Это только человека можно оптически возвысить преклонением перед ним. А не взяли ли Вы этот человеческий жест из языческих церемоний поклонения бого-царям?

Иной пример: произнесение молитвы.

- Кому, брат, Вы молитесь?

- Богу!