Песненная вечерня с ее насыщенностью мелодическим пением, антифонным исполнением псалмов, торжественным входом священнослужителей составляла принадлежность соборно-приходского богослужения. Наряду с этим в Восточной церкви довольно рано возник иной вид богослужения, в частности, вечернего, известный под названием правила псалмопения (κανων της ψαλμωδιας). Он создавался в IV и V столетиях в монастырях Египта и Палестины. В основе образования чинопоследований этого вида богослужения, как и в песненных последованиях, лежало использование псалтири, как основного богослужебного источника. Вместе с тем создателям этого богослужения не чужды были освященные временем гимны и молитвы, сложенные на основе текстов Священного Писания. Но сама жизнь древних иноков, их быт делали невозможным не только выполнение песненных последований, но и соблюдение обряда возжигания вечернего светильника. Более чем вероятно, что они не совершали этого обряда, так как весьма сомнительно наличие у них нужных для этого предметов: елея или воска и огнива. Равным образом они не могли, в силу своего одинокого пребывания в келлии, ни осуществить антифонное пение, ни совершить обряд входа или исхождения. Наконец, они не могли читать иерейских молитв по той простой причине, что они не имели иерейского сана.

Мнение иноков о том, что ни монах, ни кто другой, не имеющий хиротонии, не должен присваивать себе богослужебных функций иерея и вообще хиротонисованных клириков, прекрасно выражено в беседе аввы Нила Синайского с Иоанном Мосхом и Софронием (впоследствии патриархом Иерусалимским) по поводу богослужения, которое только что совершил авва.

Позволю себе привести этот разговор, вскрывающий всю разницу соборноприходского и иноческого богослужения, в дословном его изложении, как передает его Иоанн Мосх. Не узнавая в бдении аввы Нила обычного богослужения, которое было известно всей Церкви, Иоанн и Софроний спросили его: „Почто, авва, не храните чин соборныя и апостольския Церкви?“ Авва на это ответил: „Не храняй чин соборныя и апостольския Церкви да будет анафема в нынешнем веце и в будущем“. Собеседники ответили авве, что он сам таков — „како ты сам“ и стали указывать ему его нарушения: �

Ни на славословии воскресение Спасово, еже хвалим“. Тогда старец, обратясь к Иоанну, сказал, что иноки ничего этого не совершают не потому, что они хотят нарушить отеческие уставы, а потому, что Церковью установлено все это совершать особым, на то посвященным лицам. „Иноци сие не глаголют, яко да не притворяют себе священничество. И яко да не уставы отеческия разоряюще, горе наследуем. Разоряя убо уставы отеческия и корчемствуя, развращая любо благочестивыя и божественная правила, горе наследует. Сия бо яже рекл еси, певец и чтец суть и иподиакон и презвитер и иже рукоположения имущих, а иже рукоположения не имущим, на сия дерзати не подобает. Сего ради бо и церковный чин поставляет четца и певца, поддиаконы и презвитери. Певца убо за еже пети и начинати с пением и гласом и песнию и преднаставляти люди в Святый Боже и предлежащая и предпевания и олтарная и во происхождение тайнам Иже херувим, и причастная. Четца же на приточныя, и пророческия и апостольския книги и поддиакони же и диаконы за еже служити жертвеннику, презвитеры же за еже священнодействовати и свершати и крещати“. Сказав это, старец спросил своих собеседников: „В божественных службах и в вечерных молбах и нощных бдениих и утрних служениих, кто суть иже аллилуиа и предпевания и прокимены и седалны и чтения и антифоны предвоспевающей и предначинающей?“ Те ответили старцу: „Певцы и четцы и иподдиаконы“. Авва подтвердил их слова: „Право реклы есте“, и задал им второй вопрос: „В нарочитыя же праздники и в святыя неделя кто суть иже Бог Господь и в началех канону и в междопеснех пения триех отрок и всяко дыхание и во славословии воскресения Спасова еже хвалим и на концы канону начинающей?“ На это Иоанн и Софроний ответили: „Сия и сицевая презвитерская суть. В церковнем бо предании сице прияхом, яко да от иерей предвозглашаются“. Авва на это заметил им: „Да како иноки укаряете, иже своя мери видящих и устав сборныя церкви хранящих и утверженныя правила, и воображеныя уставы не предваряющих (т. е. не нарушающих устава. — Н. У.), но и со мнозем опаством хранящих“? Продолжая развивать свою мысль, старец говорил: „иже рукоположения не имящей и от иерей не повелеваеми и в церкви или в келий в певческая влагающеся. Всем благомысленным ведомо есть, яко да сами себе поставляют. Рукоположение бо не приемшей иерейския чины и возглашения предвосхищающей, ни мир, ни благочиние, ни единомыслие, но мятеж и безчиние приносят“. Собеседники спросили авву, что, быть может, без иерея вообще нельзя совершать богослужение? („Что убо кроме иерея несть ли мощно кому пети и молитися и чести“). Авва им на это сказал, что он не отрицает такого богослужения — „не се согласую еже престати, не прочитати“, но что он просит не присваивать принадлежащего иерейскому сану, тем более в храме, — „молю не восхищати саны, ни посвоевати причитания, и паче же в церкви“ [85]. Такова была причина, побуждавшая некоторых иноков даже в VII веке оставаться верными древнему правилу псалмопения.

„Монахам, — говорил преп. Пахомий Великий, — полезно не искать чести и начальства, особенно же живущим в киновиях, чтобы из этого не зародились среди единодушных братии зависть и ревность и не расстроили общего согласия. Ибо как малая искра огня, падшая на гумно, если вскоре не будет погашена, в один час истребляет труды целого лета, так помысл любовластия и желание священнического сана, впадши в среду иноков, если вскоре не будут изъяты, все многолетние труды их и все духовные плоды обратят перед Богом в ничто“ [86]. Так же смотрел на это один из величайших отцов Палестины преп. Савва Освященный. По словам его биографа — Кирилла Скифопольского — преп. Савва не хотел принять рукоположения в пресвитера, или вообще быть посвященным в служителя церкви. Он говорил, что желание быть причисленным к клиру есть начало и корень честолюбивых мыслей [87]. И не только сам не искал рукоположения, но и никому другому из своих монахов не позволял этого [88].

Преп. Пахомий Великий, когда наступал какой-либо праздник, приглашал священника из ближайших селений, который приходил в монастырь, совершал евхаристию и причащал братию Св. Тайнами [89]. Так же поступал преп. Савва, поручавший совершение богослужения случайно приходившим в лавру священникам [90].

Из опасения возникновения у иноков гордости на почве обладания искусством пения, некоторые подвижники относились отрицательно к самому мелодическому пению. „Чадо, поучал авва Силуан своего ученика, еже глаголати псалмы со гласом, первая гордыня есть и возношение, рекше аз пою, брат же не поет“ [91]. Они считали, что увлечение искусством пения может отвлечь инока от духовного бодрствования и лишить его через это той кротости, которая лежит в основе самого подвига иночества. „Пение бо ожесточевает сердце и окаменевает и не оставляет душу умилитися. Аще убо хощеши во умиление прийти, остави пение“, говорил тот же авва Силуан [92]. Он видел в увлечении пением для монаха причину трудности духовного преуспеяния. Когда ученик сказал авве: „Аз отче отнележе бых мних, чин правила своего и часов по осмогласнику пою“, преподобный ему отвечал: „Сего ради умиление и плач бегает от тебе“ [93]. Душевную чистоту и пламенную веру в Бога они предпочитали обладанию знанием. „Смотри, великие отцы, увещевал авва своего ученика, како невежди суще, и разве мало псалом, ни гласы тропаря ведеху и равно светилам в мiре просияша.

Пение бо многи в преисподняя сведе, не токмо мiрския, но и священники, в блуди и во страсти тех вринув“ [94].

Ко всему этому у некоторых подвижников добавлялся страх за чистоту вероучения в песнопениях, свободно сочиняемых гимнографами.

Они опасались, что угода античным формам поэзии в таких гимнах может послужить, хотя бы и без злого умысла, в ущерб смыслу текста Священного Писания.

Наконец, многих из них смущали самые приемы пения и поведения певцов, позволявших себе излишнее форсирование звука, и мешающие молитвенной сосредоточенности движения рук и всего тела. Эти опасения прекрасно освещены в описании одной беседы аввы Памвы с его учеником. Авва послал своего ученика в Александрию продать для нужд монастыря рукоделие его иноков. Монах, находясь несколько дней в Александрии и ночуя в притворе храма св. ап. Марка, наблюдал тамошний чин богослужения и научился петь тропари. Возвратясь в скит, он стал скучать об этом богослужении. Старец заметил угнетенное состояние духа своего ученика и просил его поведать ему причину этого. Монах на это сказал старцу: „Истинно, отче, в небрежении иждиваем дни жизни нашея в пустыни сей, ниже канонов, ниже тропарей учимся. Шед бо в Александрию, видех чины церковные, како поют, и в печали бех мнозе. Почто и мы не поем каноны и тропари?“ Услышав это, старец отвечал: „Горе нам, чадо, яко приспеша дние, яко да оставят иноцы твердую пищу иже Святым Духом реченную, и последуют песнем и гласом.

Ибо не изыдоша иноцы из мiра, яко предстоять Богови и глумятся, и поют песни и управляют гласы, и потрясают руки и преходят ногами. Но должны есмы в страсе мнозе и трепете со слезами же и воздыхании со благоговением и умилением и кротцем и смиренным гласом молитвы Богови приносити. Се бо глаголю ти, чадо, яко приидут дние, егда растлят христиане книги святых евангелий, и святых апостол, и блаженных пророк, отрывающа Святая Писания и пишуща тропаря и еллинская словеса“ [95].

Так смотрели некоторые иноки на церковное пение и в V веке. Некто, монах Павел, по разрушении персами Каппадокии, долго странствовал и, наконец, дойдя до одного из Нитрийских монастырей, поселился в нем, в келье старца. Но скоро он пришел к игумену с просьбой дать ему отдельную келью. Свою просьбу монах мотивировал тем, что якобы старец не держится никакого устава ни в части богослужения, ни в отношении праздников и постов. Свою жалобу монах закончил словами: „Но что хуже всего, это то, что он не позволяет петь канонов и тропарей, что составляет, обычное псалмопение у всех“. Игумен, уговаривая инока вернуться в келью старца, сказал ему: „Что касается пения тропарей и канонов и употребления мелодических гласов, то это прилично мiрским священникам и людям мiрским, чтобы привлекать народ в храмы.

Поистине подальше пусть будет от монаха, желающего спастись, всякое мелодическое пение“ [96].