On Chapter 3 — I will come to the sun in the west

on chapter 4 — having seen the evening light

on chapter 5 — We sing the Father, and the Son, and the Holy Spirit of God

on Chapter 6 — It is worthy to sing Thee for all time the voices of the monks

on Chapter 7 — The Son of God

on Chapter 8 — Give life to the whole world, for its sake the whole world glorifies Thee.

This is how this hymn is set forth in the hook irmology of Len. Gos. publ. Jbeil. cipher Cyrus. No 577, XVII century. [167]. Such a frequent change of voices in the light of the modern concept of them, as the repeated repetition of two or three monotonous melodic lines, as it was done in the everyday life published in the 19th century by the St. Petersburg Court Chapel, may seem not only unmusical, but generally inconvenient. But it should be borne in mind that at the time when "O Gentle Light" was sung in all eight tones, the voice meant a set of motifs-popevkas of various sizes and intonation. A collection of church songs of the seventeenth century, which once belonged to the Solovetsky Monastery, indicates 217 popevkas for the 1st tone, 280 for the 2nd, 153 for the 3rd, 254 for the 4th, 154 for the 5th, 172 for the 6th, 102 for the 7th, and 347 for the 8th, and 1680 for the eight tones in total [168]. In the light of this, one can imagine how varied and musically meaningful could be "O Gentle Light...", sung in eight tones.

The reading of the paremias in the Russian Church, when they were relied upon at Great Vespers, also had a number of original features. If the paremia was read from the Old Testament books, then at that time it was supposed to be sitting, while the reading from the New Testament books was listened to standing. In the local monastic statutes, called obikhodniki, in the first case the instruction was given: "At the vespers of the feast, the right wing is placed as a bench according to the custom for the abbot and priests on the paremias of the sedeti" [169]. In the second case it was said: "We do not sit on the paremias" [170]. Some statutes, in addition, instruct that when reading the New Testament books, the holy doors should be left open , "and the royal doors shall not be shut" [171]. In some cases, the paremias themselves were not from the biblical books, but from the Russian chronicles. Thus, on the days of remembrance of the prince-martyrs Boris and Gleb on May 2 and July 24 , the following paremias were read: 1) "Brethren, helpful in troubles", 2) "Hearing Yaroslav..." and 3) "To Thy walls, Vyšehrad..." [172]. Separate statutes indicate the same paremia on the day of the Blagov. Prince Vladimir on July 15 [173].

According to the report of Bl. Simeon of Thessalonica, in his time the festal hymn vespers ended with the procession beyond the ambo. In the Russian Church, this procession received a peculiar form of a moleben with the consecration of koliva in memory of the saint being celebrated. This prayer service has also been preserved in those churches that have taken the Studio-Alexievsky monastic rule under their leadership.

На средине храма рядом с иконой праздника поставлялся стол и на нем чаша с „заздравной“ кутьей, и сосуд с „кануном“. Кутья делалась из вареных зерен с „ягодой и с сахаром“, а „канун“ представлял собой медовый напиток [174]. „В средине кутьи и кануна“ горела свеча [175]. По отпусте вечерни священнослужители выходили к иконе праздника и служили молебен с каноном празднику. В конце молебна священник кадил стол со стоящей на нем чашей и делал возглас: „Благословен Бог наш…“ После этого пели тропарь, „Слава и Ныне“, кондак празднику, дважды „Господи, помилуй“ и „Благослови“. Иерей читал молитву „Иже вся совершая словом своим, Господи…“ [176]. Затем прибавлялась вторая молитва, не сохранившаяся в современных богослужебных книгах: „Господи Вседержителю, сотворивый и небо, и землю, и море, и вся, яже в них, благословивый пять хлеб и пять тысящ народа насытив, сам благослови плоды сия и сподоби нас вкусити от них на здравие и спасение душам и телом и принесшим мзду небесную подай, молитвами… его же память сотвори, яко Ты еси благословляя и святя всяческая Христе Боже наш, и Тебе славу воссылаем со безначальным Ти Отцом и с пресвятым благим и животворящим Ти Духом ныне и присно и во веки веком“ [177].

По окончании молебна священнослужители шли в алтарь, снимали с себя облачение, затем выходили на средину церкви и вкушали здесь от кутьи и кануна.

В современном типиконе Русской Церкви излагается еще чин малой вечерни (гл. 1-я). Надо заметить, что в типиконе Великой Христовой церкви, которым руководствуется Греческая Церковь, этого чина нет. Греки называют малой вечерней (ο μικρος εσπερινος) вседневную в отличие от великой.

Наша малая вечерня отличается как от великой, так и от вседневной предельной краткостью чинопоследования. Это сокращение ее достигнуто посредством исключения из богослужения ектений. Только в самом конце службы произносится сугубая ектения, и то сокращенная, из четырех прошений. Кроме того, в чине отсутствует кафизма и на „Господи воззвах…“ полагается только четыре стихиры.

Малая вечерня — это богослужение сравнительно позднего происхождения. Она появилась не ранее XII века и встречается только в списках Иерусалимского устава. Некоторые списки этого устава, относящиеся к XII—XIII вв., еще не имеют малой вечерни [178]. Для малой вечерни характерна связь ее с чином всенощного бдения. Устав указывает совершение ее только в те дни, когда полагается всенощное бдение, и так, что эта вечерня предваряет собой последнее [179]. Поэтому в типиконе она всегда излагается перед чином всенощного бдения, так что и в этом смысле ее можно назвать постоянным спутником всенощного бдения. Другая характерная особенность чина — это связь его с вечерней трапезой. И малая вечерня, и чин вечерней трапезы излагаются в одной и той же главе типикона. Типикон вполне ясно подчеркивает эту связь, когда говорит о пище вечерней трапезы: „И вкушаем представленная нам полéгку, да не отягчимся на бдение“.