К моменту Халкидонского собора (451 г.) уже выступили на сцену истории все три указанных толкования христологического догмата, и над первыми двумя уже был произнесен обвинительный приговор церкви, как над ересями.

Нужны были еще и репрессии государства, и всеисцеляющее время, и дополнительные объяснения между спорившими богословскими партиями.

Наивный провинциал Диоскор не хотел верить, что дворцовая революция свергла и его диктатуру. Как член местного диоцезального управления Египтом, он дерзнул даже не признавать законность нового императора Маркиана, но вскоре увидел свой промах. Еще вчера все и вся ему покорялось, — и вдруг все уплыло из его рук. В 449 г., тотчас после "Разбойничьего" собора и изгнания Флавиана, Диоскор прибыл в Константинополь, как триумфатор, собственноручно поставил архиепископом столицы своего апокрисария (т.е. резидента Александрийской кафедры) Анатолия. Но Анатолий, как житель столицы, не был слеп. Он ясно видел безвозвратность переворота. И, изменив Диоскору, перешел на службу новому курсу ликвидации всей акции Евтиха — Диоскора и ориентации богословия на томос папы Льва, присланный в Константинополь еще до "Разбойничьего" собора. Специальная делегация папы в лице двух епископов и двух пресвитеров требовала ради церковного мира подписать томос папы. Анатолий сделал это первым. За ним бросились подписываться сотни епископов, жалуясь, что подписывались ранее под деяниями Диоскора по принуждению. Подписал и ставленник Диоскора на Антиохийской кафедре Максим. Параллельно и в самый Рим сыпались покаянные письма епископов. Риму казалось, что все благополучно устраивается, что никакого более собора не нужно, раз почти все иерархи подписались под посланием папы. Не понимали, что у "Востока" иное умонастроение, что для умиротворения его мало авторитарных декретов. Нужно еще укрощение стихии встревоженного "общественного мнения" через процедуру соборных состязаний, через эту нелегкую дань партийным течениям в богословии. Соборы для Востока — это громоотводы, паллиативы и лекарства от догматических лихорадок, снимавшие на какой-то период остроту болезни и способствовавшие ее залечиванию с ходом времени.

Не считаясь с мнением Рима (видели, что он в этих делах не судья), императорское правительство распорядилось для "оцерковления" одержанной им победы над Евтихом — Диоскором, насмешливо прозванным "фараоном", и над их "египетско-инородческой" ересью — монофизитством — собрать собор в Никее. Никея была оптимистическим мифом. Помнили только первую торжественную победу над страшной ересью силой церковно-государственного авторитета вселенского собора и забывали, какой ценой окупалась эта победа — ценой 60-летней арианской реакции в самом восточном епископате. Как бы то ни было, императорский указ от 17 мая 451 г. созывал вселенский собор на 1 сентября именно в Никее.

Папа Лев покорился факту и назначил своими легатами двух епископов и двух пресвитеров. K ним присоединил и пятого, греческого епископа Юлиана с острова Кос, в качестве ценного эксперта и переводчика. Юлиан долго гостил в Риме, отлично знал настроения и дела Запада, как и своего Востока, и свободно владел двумя языками. B 449 г. на "Разбойничьем" соборе послы папы Льва без знания греческого языка оказались в довольно беспомощном положении. Для старшего из своих легатов, Пасхазина, епископа Лилибейского (в Сицилии), папа Лев требовал председательского места, что канонически естественно для alter ego самого папы. Свыше 500 епископов к назначенному сроку были доставлены на казенные средства в Никею. Кроме пяти легатов только еще два африканца представляли Запад. Вся остальная масса состояла из восточного епископата. И это — типичная пропорция для всех вселенских соборов. "Не здоровые имеют нужду во враче, но больные" (Мф. 9:12). Вселенские соборы были лекарством для болевшего ересями Востока. У Запада в этот момент была своя очередная тревога. Шло нашествие гуннов на Европу, и папа считал невозможным покинуть Рим в минуту опасности. Сам император Маркиан срочно должен был отправиться в поход на северные границы, чтобы загородить гуннам вторжение в империю. Это косвенно способствовало завлечению гуннов на глубокий Запад, где они в том же 451 г., когда собирался IV Вселенский собор, потерпели жестокое поражение на Каталаунских полях (в нынешней Франции, около Шалонсюр-Марн). Задержанный фронтовыми заботами, но поставивший себе задачей обязательно лично присутствовать на соборе, Маркиан приказал "подтянуть" собор как можно ближе к своей столичной резиденции. Не столь далекая и Никея была заменена совсем близким столичным предместьем — Халкидоном. Это нынешний Кадыкей против Константинополя, на азийском берегу Босфора. Там в огромной базилике мученицы Евфимии было удобное место для заседания большого собрания, насчитывавшего свыше 500 человек. Правительство Маркиана, наученное горьким опытом двух предшествующих, анархически протекших вселенских соборов (III Вселенского в Ефесе в 431 г. и "Разбойничьего" там же в 449 г.), решило взять на себя ответственность за внешний порядок. Вся техника председательствования, предоставления голосов ораторам, голосований, сбора подписей и пр. поручена была президиальной комиссии из 18 человек — старейших чиновников и сенаторов. Эти фактические председатели сели во главе собрания задом к балюстраде, отделяющей алтарную абсиду. Перпендикулярно к их столу, следуя форме прямоугольника базилики, длинными рядами тянулись кресла и скамьи для членов собора, разделенные на правую и левую стороны, со свободным проходом посредине. Впервые установлено было такое распределение мест, ставшее потом традиционно-образцовым для будущих соборов и зафиксированное на иконах вселенских соборов. Властные председатели, соблюдая принцип иерархического старшинства, рассадили, однако, членов собора вместе с тем и по партийной принадлежности, предвосхищая до некоторой степени нынешние парламентские порядки. Во главе правого ряда (по ориентации храма, и слева, если смотреть от лица сенаторского президиума) посажены были легаты римского папы, за ними рядом Анатолий Константинопольский, согласно 3-му канону II Вселенского собора, за ним Максим Антиохийский, далее Фалассий, епископ Кесарии Каппадокийской, и Стефан Ефесский. Левый ряд (т.е. справа от председателей) возглавляется многогрешным александрийским папой Диоскором. Рядом — его правая рука по проведению "Разбойничьего" собора Ювеналий Иерусалимский. За ним — заместитель Фессалоникского епископа. Далее — по принадлежности к этим диоцезам епископы Египта, Палестины и Иллирии. Собор открылся 8 октября.

Каково было легатам папы увидеть восседающим против себя в виде полноправного члена собора осужденного папой еретика!

Президиум возражал: нельзя выгонять без суда, на то и собор, чтобы быть таким судом.

Диоскор потерял право сидеть на своем месте: место члена собора есть место судьи, а он сейчас обвиняемый, поэтому пусть пересядет на средину, на скамью подсудимых. Пришлось повиноваться. Собор был введен в правовые берега. Иначе с уходом делегатов Рима он потерял бы авторитет вселенскости. Диоскор мог разнуздаться, и получился бы новый хаос, как на соборах 431 и 449 гг. От этой анархии и срыва собор был спасен барьером государственного контроля. Вот иллюстрация к одному из случаев сложного принципиального и тактического вопроса о взаимоотношениях церкви и государства, когда разумное и уместное вмешательство и давление государственной силы может спасти от анархии, т.е. от гибельной лжесвободы.

Хорошо подготовленный прокурор по делу Диоскора также, не теряя времени, выступил на средину и занял прокурорскую скамью. Это был Евсевий Дорилейский, епископ-юрист, прославленный обличитель еретиков — сначала Нестория, а затем Евтиха. В порядке изложения насилий Диоскора Евсевий упомянул и о бывшем прямом запрещении главам антиохийского богословия — Феодориту Киррскому и Иве Эдесскому — являться на собор 449 г., на котором они заочно были извергнуты из сана.

На это насилие они принесли апелляции папе Льву и были оправданы и de jure восстановлены Римским собором 445 г. Оставалось провести это восстановление через настоящий вселенский собор. Теперь, как освобожденные от дворцового и Диоскорова террора, Феодорит и Ива, конечно, прибыли в Халкидон. Но ради юридической формы пока оставались за дверями заседания. При упоминании имени Феодорита римские легаты сейчас же потребовали, чтобы он был введен как нужный свидетель и член собора, уже оправданный папой. B сидящей налево части собора это вызвало первый взрыв негодования. Раздались выкрики: "Долой отсюда врага Божия, учителя Нестория!" Им справа отвечали: "Убийцы Флавиана, гнать их отсюда! Вон манихеев! Вон еретиков! Долой Диоскора-убийцу!" Слева опять: "Он (т.е. Феодорит) анафематствовал Кирилла! Что же? Хотят теперь изгнать Кирилла?!" Председатели уняли бурю, не посадив Феодорита раньше формального оправдания среди членов собора, а посадив в средине, как свидетеля, рядом с прокурором Евсевием. Подобные краткие восклицания входили в античное время в ритуал и деловых и праздничных собраний. Они записывались официальными писцами и входили в состав протоколов. Они играли роль нынешних парламентских групповых заявлений и резолюций.

Очень долго, до позднего вечера читались протокольные записи "Разбойничьего" собора и в связи с ним флавианского Константинопольского собора 448 г. Прокурор и члены президиума попутно допрашивали ныне присутствующих участников тех соборов. И тут надо отдать справедливость Диоскору. Он вел себя, как узкий фанатик, мужественно. Большинство же епископата малодушно его предавало, ссылаясь на террор Диоскора. "Ах, бедненькие, они боялись!" — издевался над ними Диоскор. "Это христиане-то боялись! О, святые мученики, так ли вы поступали?!" Когда упрекали Диоскора в личном пристрастии к Евтиху, он искренне возражал, что у него нет тут ничего личного: "Если Евтих мудрствует противно догматам церкви, то он достоин не только наказания, но и огня. О вере кафолической я пекусь, а не о каком-то человеке. Мой ум направлен на божественное, не взираю я на лица и ни о чем не забочусь, кроме души моей и правой веры".

Когда среди различных материалов прочитано было примирительное послание св. Кирилла к Иоанну Антиохийскому 433 г. и вероизложение Флавиана 449 г., это вызвало решающую манифестацию среди членов собора: "Слава Кириллу, — мы так же веруем!" "Восточные" (т.е. антиохийцы) поясняли: "Флавиан сам так же веровал, за что же он был осужден?! Так верует и Лев, и Анатолий, и императрица, и мы все так же веруем!" Светские председатели собора, желая уловить и закрепить момент единодушия, предложили проголосовать индивидуально этот тезис о согласии между Кириллом и Флавианом. Церковный председатель епископ Пасхазин принял это предложение и сам первый дал пример открытого голосования в положительном смысле. Пример был заразителен. Так же начали голосовать многие, в том числе и Фалассий Кесарие-Каппадокийский, один из вице-председателей Диоскорова собора 449 г. Другой председатель — Ювеналий Иерусалимский, видя старую игру бесповоротно проигранной, встал и не только заявил о своем согласии с таким голосованием, но, как у нас на примитивной сельской сходке, перешел с левой половины скамей ("Диоскоровой") на правую ("римскую"). Повинуясь своему главе, то же сделали и все палестинские епископы. Иллирийцы поступили так же. Из них один только Аттик Никопольский уклонился от голосования, поспешно уйдя из церкви под предлогом будто бы острого заболевания. Даже из свиты Диоскора 4 подчиненных ему египетских епископа решились на такую же демонстрацию открытого голосования.

Заседание кончилось уже при свечах. Светские председатели все-таки сформулировали выводы, которые предстоит оформить следующему заседанию, и именно: а) что на соборе 449 г. епископы не были свободны в выражении своих мнений и б) что ответственные за это насилие председатели собора должны быть низложены. Расходясь, члены собора пропели Трисагион — Трисвятое: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!" Это первое историческое свидетельство о начавшемся с той поры частом исполнении Трисвятого.

Через два дня, 10 октября, собрали второе заседание, но на него уже не были приглашены лица, объявленные в конце прошлого заседания виновными и подлежащими осуждению: Диоскор, председатели по собору 449 г. Ювеналий Иерусалимский (не помогла ему его демонстрация), Фалассий Кесарие-Каппадокийский, Стефан Ефесский, Василий Селевкийский. Отсутствовала и вся группа египетских епископов, видимо, по приказу Диоскора. Дезавуировались только вожди, а ведомая ими безликая масса епископов щадилась и оставлялась членами собора.