Китаец довольствуется материальным благом, забывая благо духовное, достигаемое непрестанной деятельностью души человека, т.е. жизнью любви. Он не ищет ничего нового, а довольствуется тем, что есть. Китаец настолько предался удовлетворению своих естественных плотских потребностей, что боится всякого улучшения или нововведения, считая их бунтом против вечного миропорядка, а потому он охотнее идет не вперед, а назад.

Это существование прямо противоположно богочеловеческой христианской жизни. Нравственный идеал для китайцев не Бог, а, например, императоры Яо и Шунь или Конфуций – великий учитель мудрости.

Нравственного идеала в будущем для китайца нет – он живет только настоящим. По-видимому, китайцу не нужно высшее состояние человека – загробная жизнь, служащая продолжением земного бытия. Едва ли есть народ, который отличался бы таким равнодушием к бессмертию, как китайцы. Сам Конфуций много грустил об увядающей своей жизни и предстоящем исчезновении; но о вере в загробное существование не сказал ни слова. Награды за добродетели предлагаются только плотские: долгая жизнь, богатство, спокойная, непостыдная кончина. Из чего можно было бы вывести отрицание ими бессмертия души человеческой. А из этого вытекает уже то положение, что китайцы живут только жизнью плоти, которой и служат, проявляя самолюбие, т.е. они пребывают в отпадении от Божественной любви.

Однако же существующий у китайцев культ предков свидетельствует о вере их в бессмертие души. Впрочем, очень вероятно, что это есть бессмертие относительное, не что иное, как памятование об их деятельности в сознании последующих поколений. Тем более, что общественным почтением пользуются преимущественно исторические лица Китая: законодатели, мудрецы и изобретатели, совершившие полезные открытия.

Если мы обратим внимание на то, что память об умерших у китайцев имеет целью развить уважение к предкам для охранения начал жизни, завещанных ими, то вполне убедимся в их национальном самолюбии. Это вполне подтверждается предписанием почитать родителей, повиноваться начальству, любить супругов, уважать старших, братьев, сестер и вообще родных и быть искренними в дружбе – и больше ничего.

Таким образом, вся сущность нравственного закона сводится к изречению: не делай другим того, чего не желаешь от других себе. И здесь ясно видно самолюбие. Вся жизнь китайца ограничивается лишь внешними приличиями. Они не воспитывают убеждений, а лишь приучают к вежливости в обращении. Так, каждое ответный визит, форма приглашений, каждое движение тела, число поклонов – все внешнее поведение предписано заранее. Члены общества соединяются между собой не единством жизни духа, а внешним, искусственным образом: умением стоять, сидеть, ходить. Но о мыслях и чувствах речи нет, а о единстве жизни любви тем паче.

И вот, прикрытое внешними приличиями, в сердцах людей коренится низкопоклонство, чванство, жестокость, притворство, хитрость, ложь и обман. Отсюда рождается духовная пустота, порывы грубой разнузданности, животной прожорливости, половой разврат при всякой возможности. Развитие же совести как внутреннего руководителя и стража нравственной жизни замедленно. У дикарей оно тормозится недостатком руководителя, а у китайцев – его деспотизмом.

Вообще, если иногда и проявляется у китайцев духовная деятельность, то она представляет собой результат практических соображений и самолюбия, ибо цель жизни китайца состоит в том, чтобы пользоваться и наслаждаться; нажива и удовольствие – главное для китайца. Понятно, что человек, побуждаемый к деятельности такими мотивами, весьма далек от христианина с его идеалом любви и единства с жизнью Бога.

Китайцы веруют в судьбу, высочайшую первичную силу, с которой человек не может входить в общение, а потому мировая история идет сама собой, без содействия человека; человеку остается только предаться ее течению. Однако на самом деле (чего не знают и не хотят знать китайцы) эта Сила постоянно напоминает человеку о себе, когда, по причине его отступления от нравственности или от жизни любви, нарушается мировой порядок. Ведь болезни, голод, наводнения, землетрясения – все это естественные и неизбежные последствия человеческих поступков. Впрочем, несмотря на искаженные представления китайцев о действительности, добродетель пользуется в их среде необыкновенным почетом, хотя она, конечно, далека от христианской.

Нет сомнения, что китайцы в нравственном отношении стоят выше дикарей; но все же и у них наблюдается почти тот же эгоизм. Есть у китайцев учение о любви к врагам; правда, и оно недалеко от самолюбия, ибо говорит, что если враг и после оказания ему любви остается неисправимым, то он делается уже не человеком, а животным и должен быть оставлен без внимания.

Семейное благосостояние у китайцев считается самым высшим счастьем; жена пользуется большим почетом. Однако же и у них, как и других языческих народов, жена неравноправна с мужем и обязана безусловно повиноваться ему как своему господину. После смерти мужа жена подчиняется сыну. При этом идея брака разрушается и унижается полигамией, хотя муж за измену жене наказывается. Так как у китайцев жрецов нет, то браки заключаются только согласием родителей брачующихся и носят характер договора, а иногда заключение брачного союза падает до торговли девицами.

Почитание отца детьми почти равняется почитанию неба, а непочтительность карается смертью. Государственная жизнь китайцев есть то же, что и семейная, лишь в более широком масштабе: государь – отец, а подданные – дети его. Как в семействе, в союзе мужа с женой, так и в государе с его народом отражается деспотическое, самолюбивое отношение Ян и Инь – неба и земли.

Вследствие чрезвычайного сосредоточения китайца на самом себе, он присваивает своему государству универсальное значение, считая только его полноценным государством, а все прочие нации – варварами, бесправными, назначенными подчиняться Китаю. Китайцы думают, что они должны занять все пределы земли и только их косный и миролюбивый темперамент удерживает их от завоеваний. Они думают, что все царства на свете покорятся им мирным путем, отчего вот уже в течение тысячелетий китайцы остаются на одной и той же ступени развития. Причиной же всему этому и вообще таковому вышеописанному образу жизни служит их безграничное национальное и личное самолюбие. Великое же самолюбие китайцев послужило причиной тому, что их император есть вместе и жрец, приносящий жертвы.

БРАМА