B июне того же 726 г. новое иконоборческое настроение армии демонстративно проявило себя в новом вызывающем инциденте. Арабы осадили Никею. Осажденные жители толпились около образа Богоматери с молитвами. Один солдат швырнул в икону камнем и разбил у нее ногу. По-видимому, икона была скульптурная. На другой же день, гласит предание, солдат был сам убит камнем в сражении с арабами. Город спасся от арабов. Православные увидели в этом знамение и еще больше стали чтить иконы.

По-видимому, власти все-таки уничтожили все иконные изображения, стоявшие в городах наружно. Число мучеников и исповедников за иконы при Льве Исавре этими случаями и ограничилось. Лев не посмел раздувать гонение, учитывая реакцию. Острова и Южная Эллада даже восстали и выдвинули претендента на трон — Косьму. На Константинополь шел уже флот повстанцев. Но войска и флот Льва разбили его при помощи знаменитого "греческого огня".

На Западе узнали об иконоборчестве от очевидцев — западных купцов, бывших при народном возмущении по поводу снятия образа Спасителя на бронзовых воротах Халкопратии. "Тут находились, — читаем в письме папы Григория II императору, — коммерсанты из Рима, Галлии, из вандалов, из Мавритании, из готов — словом, из всех внутренних стран Запада. Прибыв на родину, они рассказали каждый в своей стране о твоих ребяческих поступках. Тогда всюду стали бросать твои портреты на землю, попирать их ногами и уродовать твое лицо". Папа собрал в Риме собор в 727 г. и подтвердил на нем законность иконопочитания.

Если забунтовала уже Эллада, то тем более оснований к волнению, помимо богословских, было у Запада. Посягательство византийских василевсов на церковь и догму было отсрочено ввиду настроения пап, обостренного опасениями секуляризации церковных имуществ со стороны Льва. В воздухе Италии чувствовалось настроение восстания и отпадения от Византии под власть новых западных королей. Папа Григорий II был символом таких настроений. И императору Льву трудно было вступать в прямую борьбу с Западом из-за икон, когда в самом Константинополе патриарх Герман был на стороне икон. Иконы оставались внутри церквей, и лишь постепенно нарастало в иерархии иконоборческое настроение. Лев высматривал и приближал к себе подходящих иерархов. Таковым оказался протосинкел патриарха Германа Анастасий. Лев наметил его в заместители Германа и решил сделать на последнего прямой нажим. В 729 г. император пригласил к себе св. Германа для "дружеского" сговора. Успеха не было. После этого Анастасий начал почти открытую агитацию против Германа, который ему сказал: "Не слишком спеши, еще успеешь попасть на ипподром". Это значило впутаться в рискованную политику и быть публично казненным. Действительно, через 15 лет мы увидим Анастасия посаженным на осла и возимым позорно по ипподрому.

Наконец, император 17 января 729 г. снова пригласил патриарха на закрытое совещание верховного совета (σιλεντιον) θ на нем решительно поставил вопрос об иконах. Патриарх пространно возражал, но, видя свою безуспешность, сложил с себя знаки сана и сказал: "Если я Иона, бросьте меня в море, но, Государь, без вселенского собора не подобает ничего менять в вере". Св. Герман удалился в свое имение Платанион и там прожил до скорой своей смерти в преклонном возрасте старше 90 лет.

Еще пред этими решающими моментами св. Герман писал папе Григорию II о своем сопротивлении императору. Сохранился ответ Григория II, в котором папа приветствует св. Германа, как своего собрата и борца за церковь. Действительно, св. Герман при всей тихости своего нрава был плотиной, сдерживавшей назревшее иконоборчество в церкви.

Возведенный тотчас после его смерти на патриаршество Анастасий издал свое циркулярное послание (συγγραφήν), в котором дал церковную санкцию на борьбу против икон. Никакого другого указа самого императора Льва в 730 г. против икон не было. Одна эта воля патриарха открыла новую страницу иконоборчества внутри иерархии. Многие рабски пошли по модной официальной дороге. На Востоке опять распространилась мода на еретичество.

It is well known that the Greek John, an outstanding Greek in education, who became secretary of state under the Caliph of Damascus, spoke in defense of icons. This is a kind of paradox. A high-ranking minister in a state hostile to icons of all kinds acts as a defender of icons, while in the Greek Orthodox state itself a war is opened against them from the heights of the throne and the top of the hierarchy. The epistles of John of Damascus in defense of icons are famous. The first of them was written soon after 726, and the next two were written after the installation of Anastasius as patriarch, i.e. after 730.

Wishing to take revenge on John, Leo wrote to the caliph that John was a traitor to the caliph. A later life (eleventh century) tells on this occasion about the miracle of the reunion of John's hand, which was cut off by the caliph. On the contrary, the iconoclastic council of 754, which was vicious against John, portrays John as an enemy of the Byzantine Empire and an Arab patriot. Some modern historians believe that John's actions against Leo could be considered useful to the Arab powers, because the Byzantines reproached John with his Arabic family nickname "Mansur", i.e. "helper in victory". This was the nickname given to a Greek who helped the Arabs take Damascus. Perhaps John of Damascus descended from him. That is, the surname of John and he himself were considered friends of the caliphs and enjoyed their trust, contrary to the story of the life.

Escalation of the conflict with the West

It is typically depicted in the inauthentic polemical correspondence between Emperor Leo and Pope Gregory II, but it is based on some authentic letters, and, most importantly, on thoughts and arguments that were current at that time.

Emperor Leo allegedly writes: "Icons are idols forbidden by the second commandment. The people superstitiously revere matter and consider the saints to be gods.

Yes, I have the right to do so, and it is my duty, for I am a king and a priest."