Каждый поэт недоброжелательно относился к другому поэту, постоянно шли споры, словесные баталии, подсиживания, проявлявшие внутреннее противостояние.

Осознав и поняв при поддержке Ксении, благодаря разговорам с отцом и своим наблюдениям тот огромный разрушительный вклад, который вносили эти поэты в разложение человеческих душ, отравление их вредной мистикой, я внутренне отошел от этой среды “гениев”, но внешне продолжал в ней находиться и работать; все это не украшало меня.

Высказываемые ими мистические и немистические идеи “упаковывались в обложку” красивых слов, изысканную, но часто непонятную, таинственную рифму, что завлекало читателя и внушало ему, что читая написанное, он поднимался над обывательской средой к чему-то таинственно высокому. Впоследствии я прочел много книг, воспоминаний, научных исследований, в которых подробно раскрываются биографии поэтов “серебряного века”, анализируется их творчество, их взаимоотношения, сопоставляются разные течения, но нигде я не нашел ни одного слова о той отрицательной духовной роли, которую они своими творческими “идеалами” сыграли в разрушении России, в подготовке интеллигенции к принятию идей революции. Конечно, все, что писалось о них, выходило в советское время и такие мысли не могли попасть на печатные страницы. Возможно, за рубежом было об этом написано, но я этого не знаю.

Среди этих поэтов я был маленькой величиной, к которой привыкли, как к стоящему стулу, иногда кому-то нужному, а то и незамечаемому, но постепенно из секретарей маленького журнальчика стал секретарем “толстого” журнала, ас 1918 г. почти бессменно работал в Гослитиздате, в “Советском писателе” редактором, старшим редактором, на всю жизнь связав себя с литературой. В 1930 г. мы переехали в Москву, и я работал в издательстве “Советский писатель”. В 1936 г. меня арестовали и приговорили к 10 годам лагеря общего режима, в декабре 1941 г. дело пересмотрели и дали 10 лет лагеря особо строгого режима без права переписки. В этом лагере я встретился с о. Арсением в 1951 г. и стал его духовным сыном.

Перейду к главному: о “духовности” поэтов “серебряного века” и их влиянии на русское общество перед революционными событиями 1917 г.

Начну с того, что большинство поэтов “серебряного века�

Просто попытаюсь рассмотреть их творчество с точки зрения православного человека. Многое написанное ими вошло и войдет не только в серебряный, ной в золотой фонд русской литературы.

Безусловно, гениальным поэтом был Александр Блок. Многое, что он написал, было прекрасным, но он “утонул” в “Незнакомке”, в стихах о “Прекрасной даме”. Во всех его произведениях чувствовался надлом, глубокая боль, запавшая далеко-далеко в душу, и от этой надломленности и душевной боли он никогда не мог освободиться. В его стихах упоминались имена: “Бог”, “Пресвятая Богородица”, иногда почти отождествлявшаяся с “Прекрасной дамой”, – я не напрасно сказал “упоминались”, потому что эти слова помогали создавать образы, хорошо рифмовались и накладывали оттенок таинственности, что давало возможность создавать сопоставления. Конечно, Блок верил, что Бог есть, но это был его Бог, только его, но не Господь Русской Православной Церкви. Если внимательно читать его стихи, то это можно легко увидеть, хотя слово “Бог” часто живет в его произведениях. Каждый в мое время читавший Блока не видел истинного Бога в его стихах. Этим он нанес вред многим людям. Возможно, воспитание Блока его матерью не дало возможности найти Господа, а впоследствии на это повлияли отношения, сложившиеся с его женой, Любовью Дмитриевной Менделеевой.

Особым представителем озлобленного отношения к Богу и православию являлся Валерий Брюсов. Он был демонистом, устроителем “черных месс”, постоянным раскопщиком учений древних религий, особенно египетской, где он старался найти “утерянную тайну”. Своими произведениями он нанес огромный вред молодежи, ибо сам ни во что светлое не верил, крепко связался с темными силами, и многие его последователи в дальнейшем ушли работать на Лубянку, в ЧК, были “хорошими” следователями. Вы понимаете, как далек был Брюсов от веры, Церкви, Бога.

Сергей Есенин, конечно, обладал гениальностью поэта, глубочайшей лиричностью, тонкостью восприятия, любовью к природе (рябине, березке, клену, к глупому жеребенку), но не имел умственного кругозора, знания его были поверхностные, заимствованные из услышанных разговоров. Философский багаж его ума был убог и беден. В стихах часто он упоминал Иисуса Христа, Бога, Пресвятую Богородицу, некоторых святых, что-то знал из Евангелия и Библии (учился в церковно-приходской школе) и вставлял в строки своих стихов или цитировал эти священные книги, то опираясь на них, то подвергая поруганию. От христианства, Иисуса Христа, Церкви; православия он отрекся еще в 1918 г., написав оскорбительно кощунственное стихотворение, называемое “Инония”, и никогда не считал написанное ошибкой.

Особенностью Есенина была гениальная, непревзойденная лиричность, обращенная к природе, женщине, любимому человеку, к селу, деревне, – думаю, подобных поэтов в России нет.

Отрицательное влияние Есенина на молодежь было огромным, оно характеризуется не только словом “есенинщина”, выражавшим разгул и буйство, но и духовным воздействием его антихристианских мыслей и взглядов.

Все же Есенин верил в Бога, но все время осквернял Его образ и не мог найти к Нему верной дороги.

В одном из разговоров со мной он сказал: “Ты понимаешь, я верю и знаю, что Бог есть, есть Божия Матерь, “человеки” не напрасно ходят в церкви, но иногда, когда пишу стихи, хочется мне это все осмеять и сказать свое слово поэта и пророка”. Понять высказывание Есенина было трудно, в нем как бы жили одновременно или по очереди несколько человек: гениальный лирик, человек, пытающийся иметь свою собственную философию, но ничего в ней не понимающий, поэт нежных “персидских” мотивов, лирик природы и женщин, “черный человек” и человек, по воспитанию в церковно-приходской школе православный. Он все время пытался выставить себя перед людьми, показать себя, но из-за отсутствия кругозора и образования не мог охватить то, что ему хотелось. Понимая это, он в бессильном раздражении оскорблял даже Бога. Так я воспринимал Есенина; возможно, многие понимают его иначе.