Владыка Иннокентий (Фигуровский), великолепный знаток Китая, был, скорее, исключением. Он неоднократно обращался в Синод с предложением открыть православные миссионерские станы во всех основных городах Китая. В одном из своих докладов в 1907 году из Пекина в Петербург он писал: «Для истинно верующих русских людей здесь широкое поле деятельности, наилучшая и самая благодатная почва для произрастания духовных плодов… К сожалению, однако, никто не внемлет нашему гласу мольбы, когда мы ходатайствуем о расширении миссии. Как будто никем не сознается, какое огромное значение представляет Китай для Православия и что только усиленное распространение Православия в недрах Китая может в будущем спасти Россию от нового грозного монгольского нашествия».

Думается, что «новое грозное монгольское нашествие» — это фигура речи. Архипастырь имел в виду, что для России может представлять потенциальную угрозу антихристиански и антирусски настроенный великий соседний Китай, которому, кстати, тогда принадлежала вся Монголия. Однако инициативы начальника 18–й миссии не получили поддержки в Петербурге. Учитывая масштабы Китая и численность его населения, материальных и финансовых ресурсов православной миссии выделялось все-таки слишком мало. Остро не хватало хорошо подготовленных православных пастырей с отличным знанием китайского языка, а также качественных переводов на китайский язык православных книг. Многие миссионеры не знали достаточно глубоко обычаи и культуру соседнего народа. Особенности национального характера китайцев всерьез не изучались, как, увы, слабо изучаются и сегодня. Некоторые представители Русской духовной миссии из-за своего неблагочестивого поведения не стали моральным примером для китайцев. Надо разобраться, почему они вообще оказались в Китае.

Следует отметить еще одну очень важную даже для современных реалий деталь. В начале ХХ века в России оказались сотни тысяч (по некоторым данным, до миллиона) китайцев. Говоря по-современному, гастарбайтеров. Они строили железные дороги, работали на приисках, занимались огородничеством, содержали прачечные, вели мелкую торговлю и т. д. В период Первой мировой войны они даже строили укрепления для русской армии в прифронтовой полосе. К несчастью, Русская Православная Церковь упустила из виду эту огромную массу людей. Серьезная миссионерская работа среди них фактически не велась. Зато многие из них стали объектом агрессивной большевистской богоборческой пропаганды. А после 1917 года около 50 тысяч этих китайцев влились в отряды так называемых «красных китайских интернационалистов», которые «прославились» в России дичайшими зверствами, наподобие тех, что совершали в Китае «боксеры». В том числе их жертвами стали и православные священники. Может быть, это предвидел епископ Иннокентий в 1907 году? Этот страшный урок, по-моему, до сих пор не усвоен.

* * *

Большевистский переворот 1917 года, Гражданская война и репрессивная религиозная политика советских вождей-атеистов самым печальным образом сказались на судьбах Православия в Китае и нашей духовной миссии в Пекине. Вскоре сотни тысяч православных беженцев из бывшей Российской империи были вынуждены покинуть ее пределы, спасаясь от военных бедствий, голода и расправ со стороны советских властей, и нашли убежище в Китае. Православная миссия, лишившись материальной и финансовой поддержки из России, тем не менее делала все возможное, чтобы помочь своим несчастным соотечественникам. Но, увы, она не в состоянии была вести активную миссионерскую работу среди китайцев. В 1919 году все православные станы в Китае были закрыты.

Сама же духовная миссия в Пекине в ноябре 1920 года перешла во временное подчинение Зарубежному Архиерейскому Синоду. Владыка Иннокентий, не принявший Октябрьской революции и советской власти, вскоре был возведен в сан архиепископа и возглавил созданную в 1922 году епархию Пекинскую и Китайскую.

Православию в Китае в 20–40–е годы прошлого века пришлось пережить очень трудные времена. При этом не столько из-за политики местных властей, сколько из-за властных безбожников в Москве, которые всячески пытались препятствовать деятельности Русской Православной Церкви, внести раскол в ее общины, особенно за рубежом. Тем не менее миссии и ее начальнику в большой степени удалось сохранить духовное единение, православные традиции в огромной русской колонии в Китае, а также предотвратить захват собственности миссии советскими властями.

По соглашению от 31 мая 1924 года между Москвой и Пекином были восстановлены дипломатические и консульские отношения, прерванные вскоре после захвата власти большевиками. В частности, китайские власти в одном из документов поначалу признали право собственности правительства СССР в отношении находившихся в Китае зданий и земельных участков Русской духовной миссии. Это являлось весьма сомнительным юридическим новшеством. Российское государство (еще при царях) формально никогда не являлось владельцем имущества духовной миссии в Пекине и других местах Китая. Многое было приобретено на частные пожертвования российских и местных благотворителей. Многое было создано стараниями местной, в том числе китайской, паствы, которая, конечно, никогда не представляла царскую Россию. Кроме того, Церковь в СССР официально была отделена от государства.

Понятно, что если бы план Кремля по экспроприации имущества миссии осуществился, то она была бы разгромлена. Однако архиепископ Иннокентий как глава миссии, выразив протест, смог добиться справедливости. Ему удалось доказать китайским властям, что законным владельцем имущества являлось не Российское государство, а Русская Православная Церковь в лице Русской духовной миссии в Китае.

…Владыка Иннокентий, возведенный в 1928 году в сан митрополита, старел, и его здоровье с каждым месяцем все ухудшалось. Архипастырь преставился 28 июня 1931 года. Похоронен он в склепе церкви Всех святых мучеников, сооруженной им на братской могиле святых мучеников-китайцев, на территории духовной миссии.

Вторая треть 20 века

Вряд ли штабс-капитан Леонид Святин мог предполагать, что он будет двадцатым и последним начальником Русской духовной миссии в Китае (1933–1954). При этом он стал первым, но и последним главой миссии из среды вынужденных эмигрантов. Так произошло далеко не случайно.

Леонид Святин был сыном диакона из оренбургских казаков и стремился пойти по стопам своего отца. После окончания семинарии в Оренбурге он поступил в Казанскую духовную академию. Но когда началась Первая мировая война (кстати, о которой у многих из нас, все еще находящихся в плену привитых в советские времена пропагандистских клише, довольно превратное представление), то молодой человек, движимый патриотическими чувствами, посчитал, что его место на поле брани. В действующей армии на Кавказском фронте он был после окончания курсов младших офицеров в чине прапорщика.