В тот момент, когда мы осознали, что слепы и, следовательно, находимся вне Царствия, мы можем занять по отношению к Царствию и к Богу реальное положение - а не то вымышленное, в которое все время ставим себя, когда мы, находясь вне, воображаем себя в райских обителях и пытаемся согрелся у огня, который пылает за закрытой дверью. Время от времени нам удается прикоснуться к жизни, кот" рая для нас еще недостижима, и мы воображаем, будто крошечная искорка, зажегшаяся в нас, это и есть все Царство Божие. Но это еще не Царство, это лишь реальный залог вечной жизни, обещание, призыв, зароненный в нас для того, чтобы мы не теряли надежду, оказавшись там, откуда Евангелие велит нам начинать: перед все еще закрытой для нас дверью, в которую мы стучим без устали, пока она не откроется. Мы должны стоять перед еще не постигнутой тайной и взывать, вопиять к Богу, всеми силами искать путь, пока он не разверзнется перед нами прямой стезей к небу; мы должны стоять в непоколебимой уверенности, что наступит мгновение, когда Бог исполнит нашу молитву. Я намеренно не говорю "услышит", потому что мы всегда услышаны, хотя нам не всегда дается ощутимый ответ. Бог не глух к нашим молитвам, но мы сами не всегда в состоянии понять Божие молчание в ответ на наш зов. Если бы мы осознали, что находимся перед закрытой дверью, мы могли бы измерить и наше человеческое одиночество, и то, насколько мы еще далеки от радости, к которой призваны, от полноты, которую Бот предлагает нам. И вместе с этим мы могли бы оценить - и это очень важно - как мы богаты, несмотря на бесконечную нашу нищету. Мы так мало знаем об области Божественной, так мало живем в Боге, а вместе с тем, какое богатство дается нам в этой искорке Присутствия, познания, причастия, сияющей в сердцевине собственных наших потемок! Если тьма столь богата светом, если отсутствие столько богато и насыщено, если всего лишь занимающаяся заря жизни - такая полнота, то с какой надеждой, с какой нарастающей радостью можем мы стоять перед этой закрытой дверью в счастливом сознании, что когда-то она откроется, и мы познаем такой переизбыток жизни, какого вместить пока еще неспособны. Не следует всегда искать ощутимого присутствия Бога; не следует надеяться, что в каждый момент Бог откроется нам явным образом. Евангелие дает нам целый ряд примеров, которые показывают, как далеки мы от понимания святости и величия Божиего, как недостаточно мы дивимся Богу. Нам кажется естественным добиваться Его присутствия, тогда как на самом деле нам следует с робкой надеждой на невозможное молить Бога преобразить и обратить нас, прежде чем мы сможем надеяться предстать перед Ним в благоговейном трепете, потому что каждая встреча с Богом в той или иной степени есть уже Страшный суд: встреча лицом к лицу с Живым Богом - событие важнейшее, решающее. Встреча с Богом всегда "кризис", а по-гречески слово "кризис" означает "суд". Мы можем, представ перед Богом, оказаться либо осужденными, либо оправданными, в соответствии с тем, что несем в своем сердце и о чем свидетельствует наша жизнь. Вот почему ветхозаветные пророки (можно привести не один пример) сокрушенно восклицали: "Увы, мне! Я видел Бога, - я должен умереть..." Это больше, чем может вынести человеческая душа, если только душа человеческая, человек не был привит к жизни Самого Бога во Христе.

Безрассудно искать преждевременной встречи. Поэтому все учение Православной Церкви о молитве и о поведении в жизни гласит: " Не ищите никакого мистического опыта; в благоговейном поклонении просите Бога, со всем доступным вам вниманием и верой, со всей силой надежды и устремленности, чтобы Он изменил вас, сделал такими, чтобы "когда-нибудь" вы могли встретиться с Ним". Это учение глубоко коренится в Евангелии: вспомните чудесный улов рыб. Петр принял Христа в лодку, Христос учил толпы народа в его присутствии, и все-таки Петр не постиг величия Иисуса. Господь велит ученикам отплыть на глубину и закинуть сети. Петр отвечает: Мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть... Он закидывает сеть и не может ее вытащить! Он просит помощи у тех, кто находится в другой лодке, и только тогда осознает - и то не до конца, пока Сам Бог не открывает ему, что Христос - Сын Бога Живого, что он находится в присутствии чего-то, вернее, Кого-то, Кто выше его, Петра, разумения. Его охватывает благоговейный ужас, он припадает к ногам Иисуса и восклицает: Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный... В этот момент он интуитивно почувствовал величие Того, Кто находился среди них, и, зная, каков он сам, попросил Его удалиться.

Часто ли нам случается в момент углубленной молитвы, в момент, когда мы "чуем" Бога, Его святость, Его величие, сказать ему: "Выйди от меня Господи, я недостоин близости, которую ты являешь"? Не пытаемся ли мы чаще принудить Бога к близости, которой Он не искал, навязать себя Ему, силой ломимся в дверь, которую Он стремится держать закрытой? Я приду и исцелю его, - говорит Иисус. Нет, - отвечает сотник, - не трудись, Господи (ибо и я подвластный человек, но, когда приказываю слуге, он исполняет мою волю), но скажи слово и выздоровеет слуга мой... Разве таково наше отношение? Разве мы настолько чутки к Богу, что не хотим понуждать Его прийти? Достаточно одного слова, большего не требуется. Утверждаем ли мы Его державную свободу и поклоняемся ли с благоговением Его величию? Знаем ли мы из внутреннего убеждения, что Его слово жизнь для тех, к кому оно обращено? Если бы только мы осознавали, что из-за своей слепоты мы остаемся вне Царствия, вне Присутствия, мы смогли бы стучать в дверь, искать путь, взывать к Господу, а не требовать: "Сейчас же открой, я устал ждать, явись сразу передо мной, я слишком долго ждал Тебя!" А ведь именно так мы постоянно и поступаем. За сутки мы едва выкраиваем полчаса, чтобы уделить их Господу, и еще удивляемся, что в тот миг, когда мы произносим: Во имя Отца и Сына и Святого Духа - нам тут же не раскрывается все величие Святой Троицы!

Чрезвычайно важно нам понять, как далеки мы от Царствия, и вместе с тем, как щедро мы уже сейчас одарены Его присутствием благодаря свету, сокрытому в наших потемках. Сами сокрытые у нас возможности - это уже вдохновение, уже путь, уже надежда. Нам вовсе не следует спешить, но очень важно быть до конца реальными, занять по отношению к Богу и к окружающему нас миру верное, именно собственное положение, изнутри которого Бог может действовать. Потому что Он не может действовать в нереальной ситуации, куда мы без конца попадаем, поддаваясь по слову подвижников пустыни, воображению, фантазии, желаниям и духовной жадности.

И тогда для нас разрешится одна проблема; и та сторона молитвы, которая составляет муку нашей жизни, станет творческим актом, исполненным смысла: мы станем молиться с чувством богооставленности, что мы так редко делаем от всего сердца! Как мы сетуем на эту оставленность, но как не умеем пользоваться ею, чтобы стать более реальными и сказать: "Я слеп, я стою у двери, на холоде, во тьме, не потому что я во тьме внешней, отверженный Божиим судом, а подобно тому, что описывается в начале книги Бытия как момент, когда Бог творил все, изводя свет из тьмы; и то, что я называл светом вчера, сегодня всего лишь сумерки". Мы сможем молиться в состоянии богооставленности, зная, что Бог здесь, но я слеп, бесчувственен, и лишь действием Своего бесконечного милосердия Он не является мне, пока я еще не в силах вынести Его приход.

Если мы вглядимся вглубь темного лабиринта нашего сердца, нашего сознания, нашего прошлого и настоящего, наших устремлений в будущее, сможем ли мы сказать, что готовы к встрече с Богом? Осмелимся ли желать ее? Да, но только в угодное Богу время, когда Он Сам дарует ее; добиваться же ее силой, понуждать Бога к такой встрече - нет! Это превосходит то, что мы можем вынести. Но не так ли мы поступаем, ослепленные видимым, незрячие перед повергающим в трепет величием Невидимого, лишенные чувства изумления, благоговейного страха, того видения, которое дается лишь верой, смиренного ощущения прикосновения к краю ризы Христовой?.. Если бы только мы могли оценить с благодарностью Богу Его отсутствие! Оно учит нас стучать в дверь и испытывать наши мысли и сердце, продумывать наши поступки, правильно оценивать порывы всего нашего существа, спрашивать себя, действительно ли воля наша целиком направлена к Богу или мы обращаемся к Нему лишь в надежде на мимолетное облегчение и готовы через миг, как только получим подкрепление, забыть о Нем и, подобно блудному сыну, вновь приняться расточать силы, которые Он даровал нам.

Все это очень важно, потому что пока наша исходная точка не будет реальна, пока мы не осознаем истинную природу вещей и не примем их, как дар Божий, в ответ на положение, в котором находимся, мы будем тщетно пытаться взломать дверь, которая однажды откроется сама. Святой Иоанн Златоуст говорит: "Найди ключ к собственному сердцу, и увидишь, что он же открывает дверь в Царствие". В этом направлении и следует устремить наши поиски.

Рассказ о Закхее

Потом Иисус вошел в Иерихон и проходил через него. И вот, некто, именем Закхей, начальник мытарей и человек богатый, искал видеть Иисуса, кто Он, но не мог за народом, потому что мал был ростом, и, забежав вперед, влез на смоковницу, чтобы увидеть Ею, потому что Ему надлежало проходить мимо нее. Иисус, когда пришел на это место, взглянув, увидел его и сказал ему: Закхей! сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме. И он поспешно сошел и принял Ею с радостью. И все, видя то, начали роптать и говорили, что Он зашел к грешному человеку; Закхей же, став, сказал Господу: Господи! Половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздал вчетверо. Иисус сказал ему: ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама, ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Лк. 19, 1-10).

Я хотел бы выделить в истории с Закхеем три момента, особо подчеркнув один.

Закхей страстно желает увидеть Христа. Подобное стремление со стороны мытаря свидетельствует: несмотря на то, что по закону Божию его жизнь недостойна, что она недостойна его как человека, Закхей сохранил в глубине души чуткость к истине, красоте, человеческому измерению вещей, а потому он способен встретиться с Богом, с Его измерением. В своем страстном желании увидеть Христа лицом к лицу он сталкивается с двумя трудностями: он мал ростом и потому ему надо найти какой-то способ привлечь взгляд Господа, а это может выставить его на посмешище. Он мал ростом - ему придется влезть на дерево.

Разве все мы не малые люди, затертые толпой и лишенные возможности видеть? Не приходится ли каждому из нас время от времени взбираться на несвойственную ему высоту: мы перерастаем себя, хотя остаемся такими же малыми и нищими) какими были? И разве не рискуем мы стать предметом удивления и насмешек в тех случаях, когда пытаемся стад выше, чем есть на самом деле, чтобы оказаться лицом к лицу с Богом? Больше всего в нашем поиске Бога нам мешает боязнь быть осмеянными. Наша гордость, упрямство, стремление к самоутверждению выстоят против резкой критики и прямых нападок, выдержат неприязнь и отвержение. Но перенести насмешку чрезвычайно трудно. Этой главной проблемы я и хочу коснуться.

Но сначала позвольте мне отметить третий момент в истории Закхея. Когда Христос входит в дом Закхея, Его встречают там с почтением и радостью, Благоговение перед Богом, радость о Его присутствии ясно проявляется в жизни Закхея истинностью его обращения, раскаянием на деле, metanoia, та означает совершенно новое направление жизни. Благодаря тому, что он встретил Бога и эта встреча пробудила в нем жизнь и радость, благодаря тому, что его изуродованная душа распрямилась в полную меру его человечества, до глубины примирилась с Богом, Закхей отвергает свое прошлое. Он готов выправить всю неправду; актом доверия к Богу, актом веры он стремится начать новую жизнь, свободную от прошлого. Все это признает Христос, когда говорит: и он сын Авраама, то есть он принадлежит к роду тех, кто способен верить, - не легковерно, а с полной самоотдачей. Вот почему ныне пришло спасение даму сему.

Но вся ситуация зависит от одного обстоятельства, которое могло бы сломить намерение Закхея, - это смех толпы. Отцы Церкви настойчиво говорят нам, что очень часто начать новую жизнь мешают нам не притягательность зла, с которым мы свыклись, и не противодействие, с которым мы можем столкнуться) а страх быть осмеянным. Я хочу развить этот момент. Я тюремный священник; помню, один заключенный сказал мне: "Вы не представляете, какая это удача - быть пойманным и выставленным на позор, когда собираешься начать новую жизнь. Сколько раз я пытался бросить воровство и всякий раз отступал из-за насмешек приятелей. "Что, - говорили они, - решил остепениться? Готов продать свою свободу - свободу человека, который выступает в одиночку против этого гнилого общества?" Как только этот человек попался и угодил в тюрьму, он вышел из-под влияния своих друзей и почувствовал, что может начать все с начала. Прежде, стоило ему попытаться перемениться, честные люди, которые не знали, что он вор, задавались вопросом: "Что с ним? Он меняется, а раз так, значит, что-то было в нем неладно". В вечном страхе, что его вот-вот раскроют, боясь, что его дурное нутро обнаружится именно потому, что забрезжило доброе начало, он был рад, что его наконец разоблачили: он чувство вал, что теперь ничто ему не мешает меняться; скрывать больше нечего, и он может стать новым человеком.