For some reason, Sonya went alone to Korsun four or five times, and once she even spent the night there. She looked better than Yulia and me, but lately she had been thinking for a long time, silently walking around the house, sitting down and looking out of the window.

I tried to speak, to ask her, but she stubbornly remained silent, and one Wednesday morning she went to Korsun, stayed there for the night, and on Thursday a note was brought from her:

I don't want to die of hunger, I have to live. Judge me, but I will not return. You can't live by prayer alone. Farewell. Dormouse.

Yulia and I burst into tears, and grandmother Lyaksandra, coming in the evening, reported to us: Sonya went to Korsun from hunger to Vasya Strokov, she is the chairman of the collective farm. His wife died in the spring, saw Sonya, took a liking to him, and well, they got confused. Whether he bothered her or took her is a matter for them how the queen will live now.

Yulia got worse from everything that happened. I went to Korsun to look for Sonya, asked and did not find her. How could it happen, I thought, that we were together with Fr. Arseny, he led everyone, and Sonya served as an example for many. Why did this happen, why? I asked myself a question and could not answer. Julia and I began to pray even more and more fervently, begging the Lord to give us strength and help.

Grandmother Lyaksandra, fleeing from hunger, decided to go to her sister in Shenkursk. I'm not your helper, girls, but an extra mouth. There were only two of us left. We lived for another month, eating mushrooms. On Monday, I went to check-in. Yulia was completely weak, and I was afraid to leave her alone.

With difficulty I made it to Korsun. Fine prickly snow was falling, the wind knocked me off my feet. The door of the village council was locked, I stamped and walked along the street in confusion. The thought flashed through my mind: I will beg for alms. As soon as I walked a few steps, I looked at the threshold of one house, a girl of about ten ran out and shouted: Aunt! Aunt! Come here. I entered the house, the hostess sat me down at the table and began to feed me.

I, my dear, have been watching you from the window for a long time, as you went to the village council for a mark, waiting for hours. You will come to the mark, come to me, warm up, I will feed you. Your sonya follows the chairman of the collective farm. Don't worry about it, shit always comes up. God bless her. Take bread and potatoes for the road."

I ate my fill, warmed up with human kindness, rested, and when I saw the chairman through the window, I went to check in. I came to Ruff joyful, excited, I told Julia, fed her. We lived for three days, ran out of food, hunger came again. I could not go to Korsun for the mark, I had no strength.

Утром, не помню какого дня недели, пошла за дровами. Вышла на крыльцо, охватило меня холодом, и увидела я отчетливо лес, прилесные поля, огороды, покрытые пеленой снега. Красота необъятная, что-то нежное и торжественное было в этой голубизне снега хрустальной чистоте воздуха, темной дымке леса. Во всем очаровании зимнего света было столько неземного, что я произнесла вслух: Господи! Ты же здесь, но почему оставил нас? Помоги! Но никто не откликнулся, и, качаясь, брела я носить дрова. Поленья падали из рук, но я носила и носила их в избу, охваченная раздражением и злостью. Мы брошены, мы оставлены. Умираем!

Кончив носить дрова, я остановилась на крыльце, погода изменилась, пошел крупный снег, зимнее солнце скрылось, темные сизые тучи закрыли небо, бросая на землю хлопья снега, кругом потемнело, померкло, и перед глазами кружились, переплетались и бились белые птицы. Мне стало нестерпимо жарко и душно, страх охватил меня. Держась за заледенелые стены крыльца, я с трудом открыла дверь, захлопнула ее и почти ползком добралась до лавки, где была моя постель.

На печи лежала Юля, у меня не хватило сил забраться к ней. Забылась я в беспамятстве и, как потом сказала Юля, бредила всю ночь. Утром проснулась, попробовала встать, не смогла, окликнула Юлю, она ответила. Мы еще жили, но долго ли будем жить?

На второй день я очнулась, около меня стояла Юля и давала мне воду. Я попыталась встать, с трудом поднялась, заставив ее лечь. В доме было холодно, печь не топилась два дня, протопить не хватило сил. Мокрота и кашель душили, знобило, и я начала молиться. Утром я услышала, что в сенях кто-то возился, долго отряхивался, наконец дверь открылась и вошел Михалев. Увидев нас лежащими, подошел, откинул одеяло, осмотрел и сказал: Дела, дела, и вышел.

Мы с Юлей впали в забытье, сейчас нам было безразлично был Михалев или не был, мы умирали. Смерть медленно вползала в наш дом, в наше тело. Короткий день кончался, за стенами свистел ветер, неся хлопья снега, в избе было холодно, и старые тулупы бабки Ляксандры уже не грели.