Зашел к бабушке Мавруше, рассказал, зачем приехал; отдала антиминс, чашу, дискос и подарила икону Божией Матери Смоленской, красоты и письма удивительных. Попросила молиться о батюшке о. Иларионе.

Надо было уезжать, но не хотелось. Спросил Любу: Можно пожить еще неделю? Ответила: Не гоню, живи. Через пять дней стали мы добрыми друзьями, а Нина постоянно играла и возилась со мной. Необыкновенная внутренняя чистота и доброта были в душе Любы, в мыслях, обхождении, воспитании, говорить при всех неловко, но полюбил я эту молодую брошенную женщину и маленькую ее дочь Нину. Красота и внутреннее обаяние Любы полностью покорили меня. Мог ли предполагать, что я, москвич, встречу и полюблю женщину, живущую в далеком архангельском колхозе? Но на то была воля Господня.

Люба женщина с чуткой и чистой душой, заметила мое отношение к ней и стала строже держаться со мной. Настал день отъезда, помолился на могиле о. Илариона и попросил помощи в отношениях с Любой, попрощался со старушками и в 12 часов дня собрался уезжать. Прощаясь со мной, мать Любы сказала: Да устроит Господь твою жизнь, Александр, перекрестила меня. Вечером, накануне отъезда, сидели с Любой за ужином, а были молчаливы, грустны, и я совершенно неожиданно сказал: Люба! Приезжай зимой в Москву. К кому я поеду, знакомых нет, да и зачем? Ко мне приезжай, Москву покажу, глупо ответил я. К тебе? удивилась Люба, Зачем? Приезжай с Ниной, встречу! И, вероятно, в моем голосе было что-то, на что она совершенно спокойно ответила: Не боишься? Приеду зимой, потом не жалей! Денег с меня за квартиру и еду не взяла.

Отец Арсений внимательно слушал Александра Сергеевича, хотя по приезде все было ему рассказано. Отец Арсений по монашескому чину совершил заочное отпевание о. Илариона; чаша, антиминс, дискос бережно хранились, употреблялись при служении в особо торжественные дни.

Александр Сергеевич! Ваш рассказ неполон, закончите его. Раз Вы говорите так, доскажу и конец, ответил Александр Сергеевич.

Запала мне Люба в сердце, рассказал об этом о. Арсению и стал с ней переписываться. В декабре, получив благословение о. Арсения, поехал в колхоз Ильич, не предупредив Любу. Мороз стоял крепкий, но добрался, подошел к Любиному дому заперт, никто в нем не живет. Пошел в дом Марии Тимофеевны, матери Любы. В калитку не войдешь, собака люто лает, и к дому не подойдешь; стучу о столб. Вышла бабушка Татьяна, утихомирила пса, спрашивает: К кому? По какому делу? Объяснил, кто я, узнала: Входи в дом, расскажешь. Пока раздевался, вошли Мария Тимофеевна и Нина. Узнали меня, обрадовались, обнял я их. Мария Тимофеевна спросила: Зачем приехал? Взял да и прямо сказал: За Любой! Ждала я этого, сердце чуяло, но ей решать, ты не забывай у ней Нина почти трех лет, дело непростое чужого ребенка воспитывать, да Москву твою не знает. Писем много писал, письма одно, жизнь другое. Подумай! Семь раз отмерь, один раз отрежь. Беспокоюсь за Любу.

Не успел я ответить вошла Люба. Я бросился к ней и говорю: За тобой, Люба, за тобой приехал. Посмотрела на меня долгим взглядом, словно расцвела, засветилась, серьезность исчезла, засмеялась и сказала: А ты меня спросил? Знаем друг друга без году неделю. Вот и спрашиваю, поедешь с Ниной ко мне женой? Снова засветилась, ответила: Пойду за тебя замуж и поеду с Ниной. Обнял я ее, бабушку Татьяну, Нину, Марию Тимофеевну. Прожил в семье неделю, на удивление всему колхозу, приходили, смотрели на меня, кто это женщину с ребенком в Москву берет. И увез Любу и Нину.

Первое время она жила у моей двоюродной сестры, на третий день поехали к о. Арсению, говорил он с ней долго, а через пять дней крестились Люба и Нина у о. Сергия в церкви Покрова Пресвятой Богородицы в деревне Акулово под Москвой [2], он нас и повенчал. Вот и все. Несколько резкая, не всегда тактичная, но очень добрая и хорошая Анна Федоровна сказала: Смело в Москву приехала к одинокому мужчине, в столицу легко перебралась, посмотреть бы на нее. Александр Сергеевич покраснел, не нашелся, что ответить, но, видимо, обиделся.

Отец Арсений улыбнулся и, обратившись к Анне Федоровне, сказал: Обернитесь, Любовь Андреевна рядом с Вами. Мы обернулись и увидели; мы, конечно, видели эту женщину все время, но никто не думал, что она жена Александра Сергеевича. Анна Федоровна растерялась и, чтобы исправить неловкость сказанного, стала извиняться. Действительно, Люба была до удивления красива, доброжелательна и приятна всей своей внешностью и обхождением. Улыбаясь, сказала: Анна Федоровна, Вы правы: легко, неожиданно оказалась в Москве, но есть одна извинительная причина Саша и я полюбили друг друга, и сейчас так же любим, в этом заключается все.

Обрывая все разговоры, о. Арсений встал и произнес: Помолимся о упокоении иерея Илариона и возблагодарим Господа, что милостью Своей соединил Александра и Любовь. Мы вошли в комнату о. Арсения; горели три лампады, освещая лики икон, на столе лежал напрестольный крест, и чувство тишины и молитвы охватило душу.

В 1972 г., просматривая записи, связанные с о. Арсением, решила немного дописать. С Любой подружилась давно, удивительный она человек, полный доброты, такта, всепрощения! Семья получилась на удивление сплоченная, они часто приезжают к о. Арсению, и я заметила, что он особенно внимательно относится к Любе.

Неисповедимы пути Твои, Господи!

ПСИХИАТР

В 1964 г. известный психиатр, профессор, доктор медицины Дмитрий Евгеньевич Мелихов (ученик Ганушкина), с которым я дружил долгие годы, в прошлом духовный сын о. Алексея Мечева, впоследствии его сына о. Сергия Мечева, обратился ко мне с просьбой отвезти его в Ростов к о. Арсению, с которым он встречался в тридцатые годы. У Мити в это время произошли большие осложнения в личной жизни и на работе. Кроме того, в 1956 или 1957 г. он перенес тяжелую операцию по удалению желудка и имел ряд сопутствующих заболеваний, отчего питание стало для него чрезвычайно сложной проблемой.