Хорошо вы сделали, что написали ко мне и прислали письмо с таким человеком, который бы мог и без писем как доставить мне достаточное утешение в беспокойствах, так и сообщить подробное сведение о делах. Ибо много было такого, что желательно мне было узнать от человека, знающего самым обстоятельным образом, потому что слухи доходят до нас непрямо; и обо всем этом основательно и с толком пересказал мне возлюбленнейший и досточестнейший брат наш, сопресвитер Феодосии. Итак, чем сам себя успокаиваю, то же пишу и к вашему благоговению, а именно: со многими бывало то же, что теперь делается с вами; и не в настоящем только времени, но и во времена предшествовавшие есть тысячи подобных примеров, и частию осталось в письменных исторических памятниках, а частию дошло до нас от знающих по неписаной памяти, что надеющихся на Господа за имя Его постигали искушения, и отдельно каждого, и целыми городами. Но, впрочем, все миновалось: ни одна печаль не имела бессмертного огорчения. Как град, или весенний поток, или другое какое внезапное бедствие легко причиняет вред и опустошение чему-нибудь нежному, а встречая вещества твердые, более терпит, нежели производит вреда, так и воздвигающиеся против Церкви сильные искушения оказываются слабыми пред твердынею веры во Христа. Посему как проходит градовая туча и стекает из оврага весенний поток, сухим и невлажным оставляя тот путь, которым он протекал, так в скором последствии времени не будет и того, что теперь нас обуревает. Приимем только смелость не смотреть на настоящее, но простираться надеждами несколько далее.

Поэтому, если тяжело, братия, искушение, перенесем с твердостию и трудное, потому что никто не увенчивается, не приняв на себя ударов и не покрывшись пылью во время подвига. А если легки эти потехи диавола, и насланные на нас враги хотя беспокойны, потому что его служители, но вместе и достойны презрения, потому что Бог к лукавству их присоединил и бессилие, то остережемся заслужить упрек, как много сетующие при малых страданиях. Ибо одно достойно болезнования — погибель того самого, кто для временной славы (если только надобно назвать это славою, когда человек при всех ведет себя неприлично) лишил себя вечной славы праведных. Вы — дети исповедников, вы — дети мучеников, которые до крови противостояли греху. Пусть каждый воспользуется домашними примерами в непоколебимой твердости за благочестие. Никто из нас не принял ран, ни у кого не отписан дом, не отведены мы на чужую сторону, еще не ознакомились с темницею. Какое же зло потерпели мы? Разве то одно огорчительно, что ничего не потерпели, не признаны и достойными страданий за Христа. Если же печалит вас то, что другой владеет домом молитвенным, а вы на открытом воздухе поклоняетесь Владыке неба и земли, то рассудите, что одиннадцать учеников заключены были в горнице, а распявшие Господа совершали иудейское богослужение в пресловутом храме; Иуда, который смерть удавления предпочел постыдной жизни, показал себя едва ли не лучшим тех, которые ныне равнодушно принимают все упреки людей и потому с бесстыдством готовы на дела гнусные.

Не обольщайтесь только их лживыми речами, когда приписывают себе правоту веры. Это — христопродавцы, а не христиане, полезное для них в сей жизни всегда предпочитают они жизни истинной. Когда задумали приобрести эту пустую власть, присоединились к врагам Христовым, а когда увидели народ раздраженным, опять налагают на себя личину православия. Не признаю епископом и не причислю к иереям Христовым того, кто оскверненными руками к разорению веры возведен в начальники. Таково мое решение! А вы, ежели есть у вас что общее со мною, очевидно, будете держаться того же мнения. Если же сами от себя что придумаете, то всякий волен в своем мнении, а я чист от крови сей.

Написал же я это не потому, что вам не доверяю, но чтобы объявлением своего решения подкрепить иных колеблющихся; пусть никто не обнадеживает себя приятием в общение, и пусть приявшие от них возложение рук не домогаются по восстановлении мира, чтобы и их причислили к священному сонму. Приветствую чрез вас весь причт как в городе, так и в окрестностях, и всех людей, боящихся Господа.

Письмо 233 (241). К Евсевию, епископу Самосатскому

Объясняет, почему в письмах извещает Евсевия чаще о чем-нибудь горестном, а именно чтобы и себя тем облегчить, и Евсевия побудить к ревностнейшей молитве за Церковь. (Писано в 376 г.)

В письмах к твоей досточестности не скуплюсь я часто на горестные известия не для того, чтобы произвести большее уныние, но чтобы себе самому доставить некоторое облегчение сими воздыханиями, которые, как скоро дашь им свободу, сами собою обыкновенно истощают несколько таившуюся во глубине скорбь, а вместе чтобы и твой высокий ум возбудить к ревностнейшей молитве. Ибо и Моисей, хотя, конечно, всегда молился за народ, однако же, когда происходило у него сражение с Амаликом, не опускал рук с утра до вечера, и воздеяние рук святого прекратилось с окончанием битвы.

Письмо 234 (242). К западным

После напрасного ожидания помощи с Запада в продолжение тринадцатилетних бедствий на Востоке снова изображением сих бедствий убеждает западных прислать от себя способных людей, которые бы уврачевали болезнующих и поощрили к терпению здравых в вере. (Писано в 376 г.)

Поелику Святый Бог уповающим на Него обещал избавление от всякой скорби, то хотя и застигнуты мы среди моря зол и обуреваемся треволнениями, какие воздвигают на нас духи злобы, однако же твердо держимся о укрепляющем нас Христе и не ослабили ревности своей о Церквах, не ждем себе погибели, как отчаявшиеся в спасении от усилившегося в бурю волнения, но прилагаем еще, сколько можно, свое старание, зная, что и поглощенный китом удостоен спасения, потому что не отчаялся в себе, но возопил ко Господу. Так и мы, хотя дошли до крайнего предела бедствий, не оставляем надежды своей на Бога, но везде ищем Его помощи. Почему обращаем теперь взоры и на вас, досточестнейшие для нас братия, от которых многократно ожидали, что явитесь нам во время скорбей; теряя же надежду, и мы говорили сами в себе: ждах соскорбящаго, и не бе, и утешающих, и не обретох (Пс. 68, 21). Ибо таковы наши страдания, что достигли до пределов и обитаемой вами страны. И если когда страждет един уд, с ним страждут вси уди (1 Кор. 12, 26), то, конечно, и вашему сердоболию прилично поскорбеть с нами, страждущими столь долгое время. Ибо не местная близость, но духовный союз производит обыкновенно то освоение, какое, уверены мы, есть у нас с вашею любовию. Почему же нет ни письма утешительного, ни братского посещения, ничего такого, на что имеем мы право по уставу любви?

Вот уже тринадцатый год, как еретиками воздвигнута против нас брань, в которой Церквам более было скорбей, нежели сколько их упоминалось с тех пор, как возвещается Евангелие Христово. И я отказываюсь описывать вам их подробно, чтобы недостаточность моего слова не уменьшила очевидности бедствий, а вместе не думаю, чтобы вы имели нужду в извещении, будучи давно извещены молвою о действительном положении дел. Вот главное из бедствий: народ, оставив молитвенные дома, собирается в местах пустынных. Жалостное зрелище! Женщины, дети, старцы и другие немощные бедствуют под открытым небом при проливных дождях, снеге, ветрах, зимнем инее, или летом на солнечном зное. И все это терпят потому, что не хотят приобщиться лукавого Ариевого кваса. Как изобразить сие вам слово в ясности, если самый опыт и зрение собственными своими глазами не возбудит вас к состраданию?

Почему умоляем вас теперь по крайней мере подать помощь Церквам Восточным, преклонившим уже колена, послать людей, которые бы напомнили, какие награды предназначены за претерпение страданий Христа ради. Ибо не столько обыкновенно действует привычное слово, сколько доставляет утешения голос посторонних, и притом голос людей, которые по милости Божией известны с самой лучшей стороны, как и о вас возвещает молва всем людям, что пребываете невредимыми в вере и неприкосновенным соблюдаете апостольский залог.