нас— уже начало Страшного суда), что мы в большой степени принадлежим

этому мирскому, секулярному обществу: ведь и в нас чувство Бога замутнено,

слабо, безжизненно. Мы не можем сказать, что в нас есть чувство Живого Бога,

каким обладали герои Ветхого и Нового Завета, святые Церкви или великие

подвижники духа.

Вторая черта, характерная для секулярного общества,— острая реакция на

мир. Это совершенно естественно является отличительной чертой общества, которое

отвергает иное измерение мира, или просто не знает его, или остается

невосприимчивым к этому иному измерению мира: его прозрачности к Божественному

присутствию, его измерению безмерности и вечности. Но не следует воображать,

будто секулярное общество способно развить более глубокое, более острое

осознание мира. Если почитать жития святых или обратиться к Ветхому и Новому

Завету, ясно видишь, что никто не бывает столь чуток к миру— и к его

славе в Боге несмотря на грех, и к его трагической оторванности от Бога

несмотря на присутствие Божие в нем,— чем святые, а в наибольшей

степени— Сам Бог, открывшийся нам во Христе. Так что чувство потери Бога

и острое восприятие мира не обязательно идут бок о бок.

Когда мы думаем о Церкви уже не как об эмпирическом обществе, которым мы

являемся, но в более широком и реальном смысле— о том обществе, которое

одновременно и рвно человеческое и божественное, том обществе, где Бог

присутствует вместе с нами, том теле, в котором во Христе и Духе обитает

полнота Божества и которое покоится в Боге; когда мы думаем об этом обществе,

которое содержит Бога и человека в их становлении Царства и Тела, то мы видим,

что оба аспекта, о которых я говорил, касаются Церкви, но по-разному. Потеря

чувства Бога, острое восприятие мира являются— или должны являться—

предметом заботы Церкви. Потеря или отсутствие чувства Бога чуждо Церкви, когда

мы говорим о ней с большой буквы, когда мы думаем о ней как о том теле, которое

я только что описал. Но оно присуще многим членам Церкви; это связано с тем,