Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

отвергает иное измерение мира, или просто не знает его, или остается

невосприимчивым к этому иному измерению мира: его прозрачности к Божественному

присутствию, его измерению безмерности и вечности. Но не следует воображать,

будто секулярное общество способно развить более глубокое, более острое

осознание мира. Если почитать жития святых или обратиться к Ветхому и Новому

Завету, ясно видишь, что никто не бывает столь чуток к миру— и к его

славе в Боге несмотря на грех, и к его трагической оторванности от Бога

несмотря на присутствие Божие в нем,— чем святые, а в наибольшей

степени— Сам Бог, открывшийся нам во Христе. Так что чувство потери Бога

и острое восприятие мира не обязательно идут бок о бок.

Когда мы думаем о Церкви уже не как об эмпирическом обществе, которым мы

являемся, но в более широком и реальном смысле— о том обществе, которое

одновременно и рвно человеческое и божественное, том обществе, где Бог

присутствует вместе с нами, том теле, в котором во Христе и Духе обитает

полнота Божества и которое покоится в Боге; когда мы думаем об этом обществе,

которое содержит Бога и человека в их становлении Царства и Тела, то мы видим,

что оба аспекта, о которых я говорил, касаются Церкви, но по-разному. Потеря

чувства Бога, острое восприятие мира являются— или должны являться—

предметом заботы Церкви. Потеря или отсутствие чувства Бога чуждо Церкви, когда

мы говорим о ней с большой буквы, когда мы думаем о ней как о том теле, которое

я только что описал. Но оно присуще многим членам Церкви; это связано с тем,

что все мы в становлении. Это также неотделимо от того факта, что процесс

нашего становления— не гладкое, ровное восхождение от земли к небу, от

состояния тварности к причастности Божескому естеству (2Пет1:4).

Это колебательное движение то вверх, то вниз; в нем присутствует грех—

как отрицание Бога, как отвержение Бога, но также и неведение Бога, потому что,

если бы мы лучше знали Бога, мы могли бы любить Его всем сердцем, как в

отношениях человеческой любви мы любим единственную любовь своей жизни. Тогда