человеку иногда бывает так мучительно, так страшно и так больно. Вот первый

вопрос, который был мне поставлен, и вот мой ответ, насколько я могу на этот

вопрос ответить.

Второй вопрос: почему, каким образом жертва одного оказалась приемлема,

тогда как жертва другого была отвергнута? Речь, конечно, не идет о том, что Бог

с большей готовностью принимал один род пожертвований, чем другой. Бог смотрел

не на жертву, которая не могла ничего особенного выразить о человеке: тот

давал, что мог, давал, может быть, все, что только мог материально, но

Бог смотрел в сердце человека. С одной стороны, был человек, который от всего

сердца, радостно, как бы принимая в себя всю красоту мироздания, весь смысл

мироздания, возвращал Богу в виде дара, с любовью, ликующе то, что ему было

дано от Самого Бога, с другой стороны, был человек, который был весь привязан к

тому, что у него было, он от этого отделял сколько требовалось, чтобы Богу

выразить свою преданность, свое почтение, свою веру посильную, но хотел

сохранить землю для себя, отдав Богу подобающую Ему часть. С одной

стороны— открытость сердца и открытость рук, с другой— замкнутость

сердца, собственничество и из этого собственничества какая-то «подачка» Богу.

Вот что является, мне кажется, объяснением этого поступка и этого отрывка из

Ветхого Завета.

Раньше чем перейти к более отрадным рассказам о подвижниках веры в Ветхом

Завете, я хочу остановить внимание еще на одном мрачном человеке— на

Ламехе. Мы о нем знаем чрезвычайно мало; одно только знаем ясно: он сказал

своим женам, что если за Каина отомщено будет семижды, то за него—

семьдесят раз всемеро (Быт4:24). И вот о чем я хочу сейчас говорить: о

мести. Ламех был чем-то, кем-то обижен. Мы не знаем, кем, не знаем, чем, но для

нас важно то, как он отозвался на обиду. Обида для него не мерилась тем, что

ему сделали, чем ему досадили, она измерялась только тем, что досадили ему, что

он— центр всего и неважно, велика ли обида, мала ли: важно, что некто