сохранить землю для себя, отдав Богу подобающую Ему часть. С одной

стороны— открытость сердца и открытость рук, с другой— замкнутость

сердца, собственничество и из этого собственничества какая-то «подачка» Богу.

Вот что является, мне кажется, объяснением этого поступка и этого отрывка из

Ветхого Завета.

Раньше чем перейти к более отрадным рассказам о подвижниках веры в Ветхом

Завете, я хочу остановить внимание еще на одном мрачном человеке— на

Ламехе. Мы о нем знаем чрезвычайно мало; одно только знаем ясно: он сказал

своим женам, что если за Каина отомщено будет семижды, то за него—

семьдесят раз всемеро (Быт4:24). И вот о чем я хочу сейчас говорить: о

мести. Ламех был чем-то, кем-то обижен. Мы не знаем, кем, не знаем, чем, но для

нас важно то, как он отозвался на обиду. Обида для него не мерилась тем, что

ему сделали, чем ему досадили, она измерялась только тем, что досадили ему, что

он— центр всего и неважно, велика ли обида, мала ли: важно, что некто

смел коснуться его— его покоя, его жизни, его достояния (мы не знаем,

чего именно). И его ответом была месть. Причем не такая, как позже в Ветхом

Завете говорится: око за око, зуб за зуб (Исх21:24), то есть, если

тебя ранили в глаз, не смей наказывать обидчика больше, чем ты был им ранен.

Если тебе сделали нечто и ты захочешь как бы «отплатить», отплачивай, но не

прибавляй ничего, никакой мести к тому, что тебе сделали. Это, конечно, в

Евангелии превзойдено заповедью о прощении, но в примитивном обществе это уже

имело огромное значение сдерживающей силы. Ламех стоит как образ человека,

который не только не может простить, но даже неспособен быть справедливым,

потому что справедливость, судебная справедливость может потребовать, чтобы

человек был наказан равным, но не большим образом, скорее всего— меньшим

образом: цель наказания— привести его к сознанию, а не заставить страдать

столько же или даже больше, чем он заставил страдать другого.

Вот чего Ламех не сумел сделать. Он не сумел посмотреть на того, кто его