ушел прежде нее. Вот это и произошло». —«Так она счастлива?»—

спросил один из детей. Я сказал: «Да». И потом мы вошли в комнату, где лежала

бабушка. Стояла изумительная тишина. Пожилая женщина, лицо которой много лет

было искажено страданием, лежала в совершенном покое и мире. Один из детей

сказал: «Так вот что такое смерть!» И другой прибавил: «Как прекрасно!» Вот два

выражения того же опыта. Дадим ли мы детям воспринимать смерть в образе крольчонка,

разодранного кошками в саду, или покажем им покой и красоту смерти?

Смерть вовсе не следует скрывать, она проста, она— часть жизни. Дети

могут посмотреть в лицо умершего и увидеть покой. На прощание мы целуем

умершего. И надо не забыть предупредить ребенка, что лоб человека, который

обычно был теплый, теперь, когда он его поцелует, окажется холодным, тут можно

сказать: «Это печать смерти». Жизни сопутствует тепло— смерть холодна. И

тогда ребенок не пугается, потому что у него есть опыт тепла и холода: и то, и

другое имеет свою природу и свое значение.

Насильственная смерть

Позднее мы встречаемся со смертью в соответствии с этими первыми

впечатлениями. Подростками, в юности мы можем столкнуться трагически с

насильственной смертью, несчастными случаями, войной. Я помню юношу, который ни

разу в жизни не подумал о смерти; его друг погиб, разбился на большой скорости

на мотоцикле. Он пришел ко мне и сказал, что, когда увидел результат этого

безумия— искалеченное, истерзанное тело друга, это заставило его задуматься.

И знаете, что пришло ему на мысль? Мне это показалось non sequitur32, никак не связанным с тем, что

произошло. А он подумал: «Если я не ищу и не достигаю святости, я обкрадываю

Бога, лишаю Его славы и краду у ближнего то, что ему по праву принадлежит».

Смерть— грубая, жестокая, безобразная, которой он стал свидетелем,—

поставила его лицом к лицу с вечными, абсолютными ценностями, которые он носил

в себе, но которые в нем всегда спали, бездейственные, нетронутые.

На войне смерть порой встречаешь с ужасом, а порой— с душевным