появился псалом, который мы снова и снова повторяем за богослужением,

Пятидесятый псалом: «Помилуй мя, Боже…».

Вот один пример притчи: это подобие, это что-то, что похоже на событие, к

которому относится. Но оно представлено таким образом, что тот, кто слышит,

может слушать открытым умом, открытым сердцем, не замыкаясь, не обороняясь, не

предпринимая ничего для того, чтобы оказаться правым и не быть раненым. Это

один тип притчи, который мы встречаем то тут, то там, чаще в Ветхом Завете, чем

в Новом.

Затем есть притчи, которые как будто говорят об одном, на самом же деле

говорят о чем-то несколько ином, так что вы обращаете внимание на то, что

очевидно, и до вас доходит менее очевидное, если только вы дадите себе время

поразмыслить или ваш внутренний опыт так отзовется на притчу.

Пример, который приходит мне на ум, это притча о Страшном суде— овцы и

козлища в Евангелии от Матфея (Мф25:31—46). Мы постоянно думаем о ней,

говорим о ней как о притче, относящейся к Суду. На самом же деле Суд только

обозначен, эта притча, так сказать, лишь ставит вопрос, проблему. Потому что по

сути дела там говорится: одни люди окажутся правыми, другие— неправыми,

одни пойдут по одну сторону, другие— по другую. Это— юридический,

так сказать, аспект, но суть проблемы бесконечно более важная, потому

что суть вот в чем: ты накормил голодного? ты одел нагого? ты принял под свой

кров бездомного? ты посетил больного? ты согласился разделить унижение, позор

своего друга и навестил его в тюрьме? И кроме того, есть в этой притче другое

измерение; если задуматься на мгновение, мы видим, что ни в какой момент эта

притча о Суде не обращается к нам с вопросом: а теперь скажи— во что ты

class="postLine">верил? верил ли ты в Бога? верил ли ты во Христа? верил ли ты в то, в это?

соблюдал ли ты обряды синагоги, храма, какой-либо церкви или что бы то ни было?

Ни один вопрос не ставится на этом уровне, и вся проблема представлена так, я

ее прочитываю так (вы, может, читаете ее иначе, но я пытаюсь поделиться с вами