это с ними?

Так вот, что-то подобное происходит с нами, когда мы читаем Евангелие; такие

случаи встречаются и в житиях святых. Иногда в житии мы видим, как святого окружают

люди и святой совершает непонятный поступок. Я сейчас думаю о святом Амвросии

Оптинском. Он беседовал с группой просвещенных людей, которые ставили ему

вопросы о духовной жизни, и вдруг он оставил их, бросился в толпу, вытащил из

толпы убого одетую старую крестьянку, посадил ее рядом с собой на пенек и стал

обсуждать с ней, как следует кормить индюшек. Когда он кончил, она

поблагодарила и отошла, и те духовные люди сказали: «В чем дело? Мы не понимаем

тебя! Ты беседовал с нами о духовных предметах и все оставил, чтобы говорить с

ней об индюшках». И он ответил: «Да, потому что духовная беседа для вас—

роскошь, а для нее эти индюшки— вопрос жизни и смерти. Ее нанял пасти

индюшек богатый крестьянин, индюшки у нее мрут, и хозяин сказал, что, если мор не

прекратится, он ее прогонит. А для нее это означает остаться без крова и

умереть с голода. Совет о том, как кормить индюшек, для нее важнее, чем для вас

знать, как святые лицезрели Бога».

Так что, видите, данный случай по той же линии: есть кто-то, для кого вопрос

реален, и к этому человеку притча обращена на самых разных уровнях: на

самом очевидном, на котором представлен образ, но также на самом глубоком

уровне, какой только доступен ему. И потом в какой-то момент понимание

кончается, образ исчерпал свое содержание, человек должен сначала созреть и

измениться, чтобы он смог сделать следующий шаг и открыть для себя новый

уровень— подобно Лестер, которая открыла, обнаружила, быть может, пять,

шесть, десять слоев, пока не дошла до сверкающего потока воды живой, воды жизни

вечной.

Вот, пожалуй, все, что я могу сказать вам о притчах. Не знаю, пригодится ли

вам что-либо из сказанного, и если у вас есть вопросы, я могу попробовать

ответить на них.