до прихода Христа это выражение было, вероятно, неразрешимым парадоксом,

поскольку ад тем и определялся, что это— место, где Бога нет. Теперь мы

знаем, что выражали эти слова: Бог сошел в самые глубины не только нашего падения,

но и нашей потери Бога и нашей оставленности Богом; Христос оказался там, куда

мы никогда больше не попадем, потому что ад, которого Он вкусил, больше не

существует.

Но как мы соединены с Ним? В силу чего то, что относится ко Христу,

относится и к нам? Эта онтологическая солидарность— следствие прямого

Божественного решения в соответствии с тайной любви, милосердия, а в любви есть

одновременно и радостное, и жертвенное измерение. Некоторые из нас, несомненно,

уже теряли дорогого человека, кого они любили больше всех. В такие моменты мы

знаем, что, пока этот человек, его боль, его мука жгут нам сердце,— мы

больше не принадлежим полностью окружающему нас миру. Мы убегаем от того

поверхностного смеха, который принимали ранее, мы не можем продолжать жить

поверхностно, мы хотим жить глубоко, в сознании величия смерти и жизни. Да,

тогда оказывается, что мы не принадлежим полностью этому миру, мы уже причастны

будущему веку. Мы отчасти находимся там, где теперь человек, которого мы любим.

Все, что, как мы знаем, было причиной его смерти, становится нам чуждым, и мы

отворачиваемся от этого. Но, если подумать о Христе, мы знаем, что Он умер от

нашего греха, и если бы мы умели любить Христа, мы стали бы чуждыми убившему

Его греху. Мы действительно пустились бы в поиск высшего, стали бы странниками

на том пути, на который прежде нас вступил Тот, Кого мы любим больше

всего— Христос,— куда вступили все те, кто нам действительно дорог

и уже ушел от нас. Вы, вероятно, помните место из «Спящего Вооза» Виктора Гюго:

Но, разлученные, мы с нею слиты все же:

Она во мне жива, а я почти мертвец44.

Вот куда приводит нас смерть каждого человека, который нам дорог. Мы все

меньше привязаны к временному, то есть, в конечном итоге, к призрачному, и все