рождавшиеся оттого, что он своим чувственным опытом и своим мышлением

погружался в окружающий его мир, который, с одной стороны, открывал ему истины

о Боге, а с другой— закрывал ему понимание некоторых вещей. Таким

образом, все, что составляет нашу жизнь, вещество, которым мы окружены, наши

зрение, слух, обоняние, все наши чувства, которыми мы воспринимаем мир, могут,

с одной стороны, нам раскрывать этот мир все глубже и глубже и вести нас к той

глубине, где может раскрыться тайна этого мира, а попутно нам раскрывают тайны

о Самом Боге. И с другой стороны, философия или просто человеческое мышление

перед нами раскрывает целый мир понятий.

О науке и вере я не способен говорить, потому что у меня нет достаточного

знания современной науки. Я когда-то учился науке, но это было так давно, что

то, чему я учился, сейчас, вероятно, считается детским лепетом. Я был учеником

профессора Кюри лет шестьдесят пять назад. Помню, на последней своей лекции он

нам сказал, говоря о материи: «Однако атом никогда не будет раздроблен». С тех

пор, как мы отлично знаем, атом был раздроблен, но это не значит, что Кюри не

был ученым или что у него не было видения науки.

Но говоря о богословском языке, мы должны помнить, что в каждую эпоху

богословы употребляют язык своего времени и поэтому он никогда не бывает

окончательный. Так же как писания Ветхого и Нового Завета по выражениям—

я говорю не о содержании, а о словах, которые употребляются,— не могут

являться окончательными. Мне когда-то говорил отец Георгий Флоровский именно

то, что я сейчас повторил: что в каждую эпоху знание о Боге выражалось на языке

своего времени, потому что это был единственный способ передать это знание.

Если теперь передавать знание о Боге языком первого столетия, то многие люди не

поймут, о чем идет речь, нам приходится говорить нашим языком, но этот язык

должен выражать те же истины. И тут встает, конечно, вопрос о нашем внутреннем

опыте, о нашей приобщенности истине.

А истина— это Сам Бог. Вы помните слова Христа: Я есмь путь и