Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
делают одно и то же: совершают крестное знамение, поклоняются, становятся на
колени, но никто никого не заставляет это делать. И поэтому у западных людей
возникает чувство: ах, можно дышать, можно молиться свободно!
И кроме того, дух православия очень близок к тому, что можно пережить, читая
Евангелие. Меня всегда поражает разница между Евангелием и апостольскими
Деяниями. В апостольских Деяниях мы находим человеческое общество верующих,
которое уже начинает ставить перед собой вопросы узкие, мелкие, общество, где
поднимаются всякого рода человеческие переживания, как тина со дна речки. В
Евангелии же поражает простор безмерный, простор такой же широкий, как Сам Бог,
такое чувство, что над широкой равниной дышит ветер и можно дышать полной
грудью, что мы не пленники какой-то системы мышления: хотя мысль православия и
глубока, и четка, но она не суживает опыт.
Вот эти вещи всегда поражают западного человека, но не только эти. Поражает
западного человека и простота отношений, которые существуют между священником и
общиной, между членами Церкви. В этом смысле есть разница между христианским
Западом и Востоком. На Западе духовенство уже столетиями представляет собой
умственную элиту, это люди, которых специально богословски образовывают, люди,
которые обладают теоретическим, философско-богословским опытом и знанием, редко
встречающимися среди верующих. У нас подход к священнику совершенно другой: мы
не ожидаем от него, что он в общине самый образованный, самый ученый человек.
Мы ожидаем от него, что это человек живой веры, с непосредственным, живым
опытом Бога, с состраданием к людям, с пониманием житейских проблем, он—
человек среди нас, только особого рода человек. И я думаю, что я могу это
изъяснить примером.
В детстве я воспитывался на Востоке, на границе азиатской степи, и одно из
моих ярких воспоминаний это такая картина: бесконечная равнина, бездонное небо,
и между этими двумя бесконечностями, как бы охваченный ими, стоит человек,
пастух, и вокруг него— небольшое стадо овец. И когда смотришь на них,