каковы бы они ни были— умные они или глупые, привлекательные или нет,

грешные или праведные— без всякого разбора, они— Божии, они Богом

любимые, Ему родные. И весь опыт тысячелетий любви, тысячелетий понимания

духовных путей, человеческих падений и человеческих взлетов— в руках

этого священника, который всю жизнь хочет посвятить тому, чтобы каждый человек,

который около него, приобщился к этому чуду познания Бога, к этой радости

бесконечной, ни с чем не схожей.

Мне вспоминается один молодой человек. Дело было в Париже, он шел как-то

ночью по городу и, переходя через мост, вдруг почувствовал, что Бог стал

непостижимо близок ему, и на этом мосту он поклонился до земли и сказал:

«Господи, если для Твоей победы нужно, чтобы я погиб,— пусть я погибну,

но чтобы Твоя слава воссияла на земле!» Вот отношение священника и верующего

человека к Богу, и это чувство, это сознание переливается и на его отношение к

людям: раз Бог так возлюбил Свою тварь, что Свою жизнь за нее отдал, то,

конечно, и священник должен ее отдать без остатка. И когда я говорю «отдать», я

совсем не хочу сказать «умереть», а— жить, жить изо дня в день, из

часа в час, все время, всеми силами ума, и сердца, и воли, и тела для того,

чтобы это осуществилось: чтобы хоть один человек мог вдруг почувствовать

близость Бога, Ему поклониться, Его полюбить и свою жизнь, в свою очередь,

отдать, чтобы другие возликовали этой радостью.

Это тоже на Западе редко встречается, потому что жизнь священника, подход

священника— учительский, умственный. Это тождество между овцой и

пастухом, между человеком спасаемым и тем, который кричит ему: «Я знаю

путь— только послушай», в какой-то мере было утрачено. Я говорю «в

какой-то мере», потому что есть на Западе дивные пастыри, но в целом такое

отношение к пастырству западные люди находят в православии с изумлением.

Дальше я хочу продолжить анализ различий между православным Востоком и

католическим и протестантским Западом, в результате которых Запад