Who will hear the linnet?
- Судя по всему, он сразу на Зайцево пошел, - предположил Шурик.
- Дед, - рявкнул Гнилой, - у тебя сегодня, сейчас, был кто? Говори, а то не доживешь до своих ста лет.
- Что вы, сынки, ко мне только почтальонша из Герасимова ходит, хлеб мне носит. Я давно никого не видел.
- Ты прав, Шурик. У Киреева этого семь пятниц на неделе. Сразу, видать, на Зайцево пошел.
- Я так и не понял, сынки, вы заблудились, что ли?
- Я сейчас тебе заблужусь, коммуняка старый, - взорвался Бугай.
- Успокойся, - осадил его Шурик. - Не видишь - совсем глухой старик. Рвем в Зайцево, там мы Киреева тепленьким брать будем.
* * *
Софью Мещерскую рассказ Вороновой встревожил не на шутку.
- Не нравится мне все это, - сказала она.
- Думаешь, мне нравится?
- Мне не нравится в первую очередь твое легкомыслие. У тебя что, на охранника денег нет?
- У моего дяди охранников чуть ли не с десяток человек было. Толку что? Да и опасность сейчас не мне грозит, а Кирееву.
- Так Киреева завтра-послезавтра в живых уже может не быть.
- Что ты говоришь такое, Софья? - возмутилась Воронова.
- Так они - профессионалы, киллеры эти. Зачем, скажи, ты Селивановой этой грозила? Доказать, тут она права, ты ничего не сможешь. Не придет Киреев в срок в Старгород, что будешь делать?
- Не знаю, - честно призналась Соня.
- Ты уверена, что они за тебя после не примутся?
- Спасибо, дорогая, успокоила.
- Не дрейфь, прорвемся.
- А я не дрейфлю.
- Правильно. Для начала надо войти в контакт с людьми Киреева. Ну, с друзьями его, коллегами. Может, он им весточки будет посылать с дороги?
- Весточки? Спасибо, напомнила: Лиза Боброва. Мне ей деньги передать надо. Кстати, предлагаю тебе пойти к ней вместе со мной.
Коротко объяснив Мещерской суть дела и получив ее согласие, Софья немножко повеселела. К тому же она почему-то была уверена, что ей опасность больше не грозит. Но Кирееву она действительно должна помочь.
Через два дня обе Софьи пришли в дом Бобровых. На них пахнуло запахом лекарств. Супруги Бобровы, молодые еще ребята, приняли подруг немного смущенно, но приветливо. В коридоре разговаривать отказались, пригласили в комнату. Когда-то Воронова прочитала книгу, в которой излагалась теория здоровой жизни. Автор всерьез утверждал, что для укрепления собственного здоровья необходимо как можно чаще смотреть на цветущих людей, избегая общения с больными. Впрочем, Софья предпочитала избегать такого общения по другой причине: по ее представлениям, неизлечимо больной в доме - это не только запах лекарств, которым пропитываются и предметы, и люди, не только общение шепотом и слезы украдкой, но и фальшь, пропитывающая атмосферу в доме сильнее всяких лекарств. Фальшь - это и улыбки через силу, и необходимость постоянно лгать больному, себе, другим. Пока Софья входила в комнату, она уже заранее примеряла на себя умилительно-жалостливую улыбку, противную ей самой. Сейчас они с Мещерской будут, как две наседки, ахать и охать вокруг постели ребенка, сочувственно вздыхать, слушая горестный рассказ родителей на кухне... В комнате на диване сидела обложенная подушками девочка. Ее огромные глаза сначала сделались еще больше, а потом превратились в щелки: девочка смеялась. Смех был тихий, но чистый-чистый, как звон колокольчика. Не ожидавшие это услышать, обе Софьи переглянулись, жалостливые улыбки сползли с их лиц.
- Лиза, перестань! Веди себя прилично. - И все-таки в голосе Иры было больше нежности, чем строгости.
- Простите, - девочка попыталась сделать серьезное лицо, но опять рассмеялась.
- Опять птицы? - спросила Ира дочь. Та кивнула. Мещерская и Воронова вообще перестали что-то понимать.