Афонский патерик или Жизнеописания святых на Святой Афонской Горе просиявших

Блаженный Феолипт скончался около 1325 года [178]. Назидательные и превосходные беседы благословенного Феолипта находятся в «Добротолюбии» в русском переводе, том 5-й, стр. 175–189. М. 1890 г.

5 ИЮЛЯ

Житие преподобного и богоносного отца нашего Афанасия

Этого небесного человека, земного ангела, бессмертных похвал достойного мужа, в смертную жизнь ввел великий город Трапезунд, в науках возрастил Константинополь, а явили в нем жертву Богу Кимин и Афон. Родители его славились благородством и богатством и всем известны были своей знатностью и благочестием. Отец его происходил из великой Антиохии, а мать — из Колхиды; в Трапезунде же они имели только жительство. Отец его умер еще до рождения святого, а мать, родив его и освятив крещением, едва успела вскормить его своим молоком, как перешла вслед за мужем из временной жизни в вечную. Этому еще в пеленах осиротевшему младенцу дано было при святой купели имя Авраамий. Впрочем, лишившись земных своих родителей, он не остался без попечения и промысла о себе Небесного Отца сирот. Господь вседетельным Своим манием возбудил к милосердию сердце одной монахини — благородной и богатой девы, знакомой и подруги Авраамиевой матери: она взяла к себе и стала заботиться о нем, как о своем дитяти. Авраамий с самого своего малолетства показывал уже, каков он будет со временем. Скромность во всем его поведении, благочиние, понятливость, далеко не по годам разумность, великое воздержание были отличительными чертами детского его возраста. Когда он играл с другими детьми, ти своими играми пророчествовали ему будущее: собираясь в пещеру, они избирали его не царем или воеводою, а игуменом и подчинялись ему, что впоследствии и исполнилось, — и многие из тех детей с возрастом сами сделались иноками. Видя, что монахиня, его воспитательница, постоянно упражняется в молитвах и пребывает в частых постах, Авраамий удивлялся ей и спрашивал ее о причине такого ее поведения. Она, заметив в нем удобоприемлемость для благих назиданий, усердно и всячески старалась на этой благой и плодоносной почве сеять возможно более семян благочестия. И не напрасно было святое ее старание. Авраамий с душевной радостью внимал наставлениям своей воспитательницы и с того времени, оставляя детские игры, стал вкоренять в сердце своем страх Божий, который есть начало премудрости, а со страхом и любовь к Богу, и, по степени развития детских своих сил, укрепляемый благодатью Святого Духа, начал упражняться в подвигах добродетели. Воспитательница Авраамия, питая сердце его благочестивыми назиданиями, не пренебрегала и образованием его ума. Отрок отдан был ею в научение книжное. Обладая счастливыми от природы умственными способностями, он понимал урок столь легко, что был дивом и для учителя, и для своих товарищей.

Но, когда минуло Авраамию семь лет его возраста, он снова осиротел: духовная мать его, монахиня, из сей юдоли нашей привременной переселилась в Небесную отчизну. После сего он возымел сильное желание отправиться в Византию, чтобы посвятить себя там высшим наукам. Господь, пекущийся о сиротах и видящий направление наших желаний, призрел на чистоту сердечного его стремления и потому премудро устроил дело по желанию его сердца. По устроению Божию с Авраамием познакомился один евнух тогдашнего царя Греции Романа Старшего, бывший в то время в Трапезунде таможенным чиновником. Видя целомудрие и ум отрока, он полюбил его, взял с собою в столицу и отдал там в научение одному славному наставнику, по имени Афанасий. Учась у Афанасия, юный Авраамий, при счастливых умственных способностях, быстро шел вперед в своем образовании и в короткое время обладал уже многими сведениями по всем частям преподаваемых ему наук. Но при своем старании об образовании ума Авраамий не оставлял в небрежении и образования нравственного. Сколько питал он свой ум уроками философии, столько же умерщвлял плоть свою строгой жизнью и воздержанием, — и вскоре сделался почти тем же, что был и Афанасий.

В то время в Византии был один военачальник, по имени Зефиназер. Он женил своего сына на одной сроднице Авраамия, которая посоветовала своему мужу взять юношу в дом свой. Сын вельможи тотчас согласился на предложение юной своей супруги. Но Авраамий не вдруг решился исполнить волю своей сродницы. Только после многократно повторенной просьбы юных супругов явился он в их дом, да и явившись, не хотел пользоваться одним с ними столом, ибо желал скрыть воздержную свою жизнь, которой научился почти с пеленок. Поэтому в услужение ему дали двух человек, которые от господ и доставляли все для него нужное. Но блаженный Авраамий, не желая баловать свой вкус роскошными вельможными блюдами, уговаривал прислужников, чтоб они те снеди продавали и покупали для него только ячменный хлеб; да и ячменный хлеб вкушал он чрез два дня, с сырыми зелиями, питием же его была одна вода; редко когда к малому утешению своей природы вкушал он некоторые из плодов. Чтобы умерщвлять таким образом плоть свою, он никогда не насыщал чрева и считал истинным питанием воздержание, находя невыразимое наслаждение в частых и долгих постах. Не более этого был он снисходителен к себе и в отношении сна, считая истинною для себя жизнью бодрствование. Для борьбы со сном он наполнял таз водой, полагал в нее снегу (если он был) и, когда одолевала его дремота, мыл свое лицо этой холодной водою. Малый же сон, допускаемый по необходимому требованию природы, принимал он, успокаиваясь не на одре, а сидя на стуле. Будучи таким немилосердным врагом своей плоти, Авраамий к нищим своим братиям был, напротив, необыкновенно милостив и сострадателен, так что все, получаемое от сродников и друзей, передавал в руки убогих и бедных; если же не имел ничего, что мог бы дать им, то снимал с себя нижнее платье и отдавал оное в милостыню, а сам оставался в одном верхнем одеянии, лишь бы только прикрыть свое тело. Слуги, видя это, докладывали своей госпоже, и она присылала ему новую одежду, но и с этой поступал он так же, считая наготу своего тела царским одеянием, а холод — приятной теплотой. Так, державно подчиняя плоть и душу свою урокам мудрости и светло просвещаясь ими, он еще прежде облечения в иноческий образ оказывался уже истинным иноком и прежде пастырского совершенства — совершенным пастырем. За такую дивную свою жизнь, за сладость и утешение в беседах, за богатство мудрости он пользовался любовью и уважением всех. Поэтому самые товарищи Авраамиевы, питая неподдельное к нему расположение, желали видеть и иметь его своим наставником и просили о том царя. Царь, узнав и сам высокую жизнь Авраамия и глубокую его мудрость, с удовольствием согласился исполнить их просьбу и сделал его, по должности наставнической, равным учителю его, Афанасию. Но недолго сидел Авраамий на кафедре наставнической. Так как учение его стало славиться больше, чем учение Афанасия, его наставника, отчего к нему собиралось больше учеников, чем к последнему, то Афанасий по слабости человеческой стал завидовать бывшему своему ученику Авраамию и даже ненавидеть его. Узнав об этом и не желая служить камнем преткновения своему наставнику, Авраамий оставил должность учителя и проводил в доме воеводы жизнь частную, упражняясь в обычных подвигах добродетели. Скоро воевода по повелению царя должен был в видах некоторых государственных нужд отправиться на острова Эгейского моря. Питая великое расположение к Авраамию, он взял и его с собою. Когда они, посетив Авиду, были на острове Лемносе, Авраамий увидел оттуда Афонскую Гору — возлюбил ее и положил в своей мысли намерение вселиться в ней. По совершении царского поручения возвратились они в столицу.

Наставничество в своей столице устраивал Авраамию царь земной, самодержец, а Бог Вседержитель иное промышлял об ученике Своем.

В те дни, по устроению Божию, прибыл в Византию святейший Михаил Малеин, славный игумен монастыря Киминского, что в Малой Азии. Слыша о добродетелях его (ибо он был славен и всем известен), Авраамий явился к нему и, рассказав ему подробно всю свою жизнь, открылся и в том, что имеет давнее, сильное и постоянное желание сделаться иноком. Божественный старец тотчас провидел, что он предызбран быть сосудом Святого Духа. Во время духовной их беседы, умыслом Божиим, пришел посетить святого старца племянник его, славный Никифор, который был тогда военачальником всего Востока, а потом сделался самодержцем Греции. Никифор имел взгляд весьма проницательный: посмотрев на Авраамия и его сложение, нрав и поведение, он распознал в нем человека дивного. Когда Авраамий вышел от старца, Никифор спросил своего дядю, кто это такой и зачем он; преподобный рассказал ему все, и с того времени этот военачальник помнил его до гроба. Лишь только преподобный Малеин возвратился в Кимин, тотчас явился к нему и Авраамий, сгоравший желанием скорее сделаться иноком. Припав к ногам преподобного, он усердно и смиренно просил у него святой иноческой одежды. Старец, зная его прошедшее и провидя будущее, не медлил исполнить его просьбу и тотчас же, без обыкновенного искуса, удостоил его ангельского образа, переименовав из Авраамия Афанасием; даже облек его во власяницу, чего у них там в обыкновении не было, и таким образом вооружил его как бы бронею против всех врагов нашего спасения. Сделавшись Афанасием, Авраамий, по ревности своей к подвижнической жизни, хотел вкушать пищу только раз в седмицу, но старец, чтобы отсечь волю его, велел ему принимать пищу однажды в три дня и спать на рогоже, а не на стуле, как спал он прежде. Зная истинную цену послушания, Афанасий беспрекословно исполнял все ему повелеваемое — не только игуменом, но и другими начальственными в обители лицами. В остающееся же от монастырских послушаний время он по воле старца занимался каллиграфией. Видя его смирение, вся киминская братия называла его сыном послушания, любила его и дивилась ему.

В четыре года этот новый достохвальный подвижник частыми своими постами, бдениями, коленопреклонениями, всенощными стояниями и другими дневными и ночными трудами и потом восшел на верх подвижнической жизни. Посему святой старец, сознавая его приготовленным и способным для Божественных созерцаний, позволил ему вступить на поприще безмолвия и для того назначил ему одно уединенное место, в миле от лавры. В этом безмолвии старец заповедал ему вкушать хлеба, и то сухого, не в три, а в два дня, и немного воды, а во время Четыредесятницы принимать пищу чрез пять дней, спать — на седалище, как прежде, а во все воскресные дни и господские праздники бдеть в молитвах и славословиях от вечера до третьего часа дня. Блаженный сын послушания свято исполнял волю духовного своего отца.

Упомянутый воевода Востока, Никифор, однажды явился в Кимин посетить своего дядю, что делал он часто. Беседуя с ним, вельможа спросил его о юноше Авраамии, которого видел он у него в Царьграде. Преподобный сказал ему, что этот юноша из Авраамия переименован уже Афанасием, и рассказал подробно о дивных его подвигах. В это время случился там и брат Никифора, Лев Патрикий, доместик Запада. Вельможи захотели непременно видеть Афанасия. Удовлетворяя желанию своих племянников, преподобный согласился показать им редкое свое сокровище — чудного Афанасия, и они все трое отправились к нему в безмолвие. Слушая мудрые и приятные беседы его, вельможи столько утешались, столько радовались в душе своей и такой привязались к нему любовью, что едва расстались с ним. Эта любовь и впоследствии была источником искреннего их расположения, почтения и даже благоговения. По возвращении в обитель Никифор и Лев, вполне растроганные свиданием с Афанасием и пораженные мудростью духовных его бесед, говорили своему дяде: «Ты обогатился поистине великим сокровищем; очень благодарим тебя, что показал нам его». А старец, видя такое расположение своих племянников к Афанасию, призвал его и, вверив ему души и тела их, заповедал им впредь обращаться к нему, как к духовному своему отцу, и во всем повиноваться ему. Племянники от всей души благодарили своего дядю за такое устроение духовного их отношения и за попечение о них. После сего вельможи снова имели беседу с Афанасием и не уставали поражаться его мудрости. Да и сам старец удивлялся благодати, исходившей из уст духовного своего сына. Между тем, Никифор объявил Афанасию наедине богоугодное свое намерение непременно сделаться иноком. «Имей надежду на Бога, — сказал ему на то Афанасий, — и Он устроит, что тебе полезно». После этого Никифор и Лев с молитвою, с миром и великою для своих душ пользой удалились из Кимина. С того времени питали они к Афанасию большее благоговение и почтение, чем к своему дяде. После сего не только они, но и все другие из синклита и знатных вельмож, приходившие к преподобному Михаилу для молитвы и благословения, посылаемы были им для этой цели к Афанасию. Но, любя смиренномудрие и ненавидя славу человеческую, Афанасий решился удалиться из Кимина — особенно когда услышал, что святой старец Михаил хочет сделать его вместо себя игуменом. Раз, говоря об Афанасии с одним своим знакомым, преподобный, действительно, сказал: «Вот мой преемник!» Но святой Михаил имел здесь ввиду не преемничество в игуменстве своем: зная от Духа Святаго, что Афанасий много успеет в добродетели, взойдет на высоту созерцаний и будет жилищем благодати Божией, он пророчествовал, что духовный его сын сподобится подобных ему дарований, будет и пастырем многих словесных овец, только в другом месте, и люди будут благоговеть к нему.