— Отче, благослови!

Глас Иаковль, но руки Исавли.

Афанасий, праведный как Авель, не знал, что вне стоит Каин и зовет его на убиение. Спросив изнутри кельи: «Кто там?» — преподобный отворил дверь. Но лишь только дерзкий и коварный сын увидел кроткого своего отца, руки его невольно оцепенели, и гибельное оружие упало на землю; вслед за тем он пал к ногам невинного своего отца и с горьким плачем говорил:

— Помилуй, отче, своего убийцу! Прости беззаконие мое и оставь нечестие сердца моего!

Преподобный, зажегши огонь, увидел на земле изощренный на его заклание нож, познал адское против себя намерение своего сына-изменника и, удивившись этому, говорит:

— Как на разбойника ли ты пришел на меня, чадо мое? Впрочем, Бог да простит тебе беззаконие твое! Оставь же свои слезы и не объявляй никому об этом несчастном своем деле.

Говоря так, святой лобызал его как своего друга и, во уверение своего забвения нанесенной ему обиды, дал ему некие дары о Господе, а впоследствии всегда любил его — не только живого, но и после смерти — и оплакивал его более всех других братий. Так-то блаженный был непамятозлобив! Между тем, этот отцеубийца, тронутый до глубины души незлобием своего отца, рыдая и сокрушаясь о своем беззаконии, никак не мог удержаться, чтоб не проповедовать о высоте отчей к себе любви и о своем великом преступлении, и умер с чувством глубокого покаяния. И другой брат, подвигнутый тоже действием исконной злобы на ненависть к преподобному, непременно хотел потребить его от земли живых, но, не зная, как успеть в этом преступнейшем своем замысле, он предался волхвованию и чарованиям, и однако ж, к удивлению, увидел, что все чары его против незлобивого отца не имеют никакого успеха. Этот жалкий инок случайно вопросил другого своего брата:

— Могут ли иметь какое-нибудь действие на человека чарования?

Брат отвечал:

— Против человека благочестивого и живущего по Боге волхвования совершенно бессильны.

Слыша это, омрачившийся злобою брат пришел в себя; зная же о незлобии своего отца к подобному себе отцеубийце, явился он к нему и, припав к ногам его, с великим рыданием исповедал ему грех свой и просил у него прощения — что и получил от того, который подражал Возлюбившему грешный мир даже до крестной смерти. Таков был Афанасий к согрешающим против него!

Святой подавал скорую помощь больным и слабым и был сострадательнейшим о них попечителем. Он всегда говорил своим инокам в назидание:

— Знайте, чада, — от каждого человека Бог хочет того, чтоб мы сколько можем помогали своим братиям — прежде в отношении к телу, а потом и в отношении к душе, и словами назидания приводили их к покаянию, да соделаются и недостойные у Владыки нашего достойными и честными.

Когда случались тяжко больные, покрытые ранами и струпами, — монахи ли то были, или и странные — и когда приставники к больным, не вынося смрада и зловония от ран, не радели о них, он сам, своими руками, очищал согнившие члены их. Кроме того, он делал и другую черную работу и всегда старался совершать ее по возможности тайно. Почему и Господь, видя великое его смирение и труд, часто чудом исцелял больных — и таким образом исцелились многие. Но преподобный не объявлял об этом, утверждая, что они выздоровели от трав. Если же узнавал он духом, что какому-нибудь больному исцелиться не было воли Божией, то со всеми братиями совершал всенощное бдение и просил Бога, чтобы Он, как благоутробный, упокоил его, избавляя таким образом и больного от мучения, и приставников от напрасной тягости. И к утру, когда они кончали свои молитвы, кончал, бывало, свою жизнь и больной. По великому своему смиренномудрию преподобный всегда говорил, что причиною этого чуда была молитва всех братий. Нерадения, лености, праздности в пастве его не существовало. Самые немощные и старые имели соразмерное со своими силами дело. Притом всякое дело непременно сопровождалось у них молитвой и псалмопением, а не празднословием, чтобы таким образом и самое дело благословлялось, и душа освящалась.